Эти не опаснее спокойно стоящей в подвале полной, тяжёлой бочки с вином. Главное — выбивая из-под неё подпорки, вовремя увернуться и не попасть под её пузатое брюхо. А падая, она с готовностью треснет сама.
Поэтому снимать буду первым этого «нюхало». Иначе крику тут и суматохи не оберёшься. Не люблю излишне суетливых засад…
Я понемногу поворачиваю тело на ветке, стараясь не выдать своего присутствия. Осторожно и плавно так поворачиваю… Благо за несколько минут до их появления срезал все мелкие веточки, могущие зацепить меня за одежду или затрещать. Ствол почти голый, и мне ничто особо не мешает…
— Спят, кабаны… — восторженным басом гудит один из «тяжеловесов». — Ну, надо же! А ну, вставайте, сони! Давайте жрать, что ли? Где тут у вас обещанный супец?
Обожаю добродушных дураков! Они, к тому же, обладают на редкость звучными голосами. Да такими, что своей глупой болтовнёй и зычными раскатами из лужёных «говорилок» отвлекают всех и вся от насущного.
А потому…
Потому и этот вечно настороженный дятел как-то тушуется, словно его так некстати оборвали и оттеснили от крайне важного дела. Он теряет бдительность, которой, держу пари, всегда так гордится. Эдакий сверхбдительный гусь.
— Ты чего орёшь, дубина?! — Его оскорблённому чувству долга нет предела. Кажется, он готов запинать нарушителя "тайной вечери" в его исполнении "а ля соло".
— Да иди ты в жопу, Дрись! Я жрать хочу, а ты уже задолбал своим вечным "тихо, тихо"! Кого ты тут всё шугаешься, в нашем-то районе? Пусть встают, чтоб им пучило! Жрать пусть дают! — он раздражённо кивает на картинно разложенные мною по поляне трупы, что вроде бы почти натурально и старательно изображают спящих.
Всё, пора…
— Что-то они как-то тихо… — Договорить "настороженный сверчок" не успевает. Упруго выплюнув дротик, заставляю его тут же хлопнуть себя по затылку чуть повыше первого позвонка. — Комары, бля? Откуда?!
И тут же падает, как подкошенный. Паралитик работает что надо, даже спустя столько лет. Технологии, что и говорить, были…
У меня тридцать пять секунд. Тридцать пять почти спокойных секунд, за которые можно, при знании вопроса, свергнуть какое-нибудь правительство среднего "паршива".
— Эй, недоумок!!! Ты чего?! — изумлению одного из громил нет предела. Он взирает на опрокинувшегося товарища, словно тот не лежит в отрубе, а уселся гадить прямо посреди центрального стадиона Лужники.
Большие горы, как правило, всегда славны скудоумием и малой скоростью реакции.
— Я отвечу за него… — Легко и тихо спрыгнув с дерева, возникаю прямо перед ними.
— Ты чего тут, сука ты этакая, дела… — пытается въехать в ситуацию второй. Короткий двойной высвист… и вечный булькающий звук. Так же, — продублированный за секунду дважды.
Как всё старо, действенно и однообразно. Убираю в рукав закреплённый там на резинке тонкий, но очень жёсткий и упругий хлыст треугольного сечения. Толщиною чуть меньше карандаша. С крохотными насечками по всей длине своего сорокасантиметрового тела. Всё это закреплено на нетолстой рукояти, и снабжено ременной петлёю для запястья.
Это "херя".
Так мы шутя и ласково называем собственное маленькое изобретение, изготавливаемое нашими «ведомственными» умельцами за пузырь коньяку. По сути, это и пила, и ножовка по металлу, и деликатный напильник, и стек… Если лошадь нужна вам не больше, чем на пять минут. Такое «погоняло» сдерёт с неё всю шкуру с крупа без остатка, за три замаха, но и скорость обеспечит просто космическую…
Зато в умелых руках это — орудие убийства.
Орудие — мечта.
Тихое, вечно заряженное, компактное и неприметное…
Хоть в чистом поле, хоть в узком пространстве лифта. Потянул краешек — твоё. Порезал, придушил, отмахнул захватом "в петлю" пальцы или всю ладонь, вскрыл вену или горло… Отпустил по ненадобности — скользнуло внутрь рукава не хуже языка хамелеона. И настороженно замерло, затаилось в ожидании…
Красота!
…Им даже не успело прийти в голову решение применить эти самые висящие на груди автоматы. Единственное, что в них изменилось, так это то, что они по-настоящему быстро переместили руки с них на горло. В попытке зажать разрезанные кадыки и ярёмные вены.