Шум дождя стучал по окнам. На улице ревела гроза, словно разъяренный бог. Молнии пронзали небеса, озаряя все вокруг мощным блеском, а гром проникал в каждую жилу, настойчиво наполняя сердца людей и нелюдей тревогой и озадаченностью.
В Академии Марены, одной из лучших академий в стране, двое с нетерпением ожидали прибытия новой ученицы. Директриса Марья величественная и непоколебимая, стояла возле окна, всматриваясь в ночную бурю с таким же выражением серьезности, как и всегда. Ничто не могло вывести ее из равновесия, но этот день был особенным. Она ощутила, что судьба академии находится на грани перемен.
Завуч, суровый и крупный, переминался с ноги на ногу, выдавая свое волнение. Его глаза были полны громких вопросов, на которые он однажды получит ответы. Буря и гроза на улице точно отражали состояние его души: напряжение, ожидание, надежда и непредсказуемость момента, когда они узнают, кому предназначена эта многообещающая новая «жизнь».
Бегло посмотрев на часы, директриса потопала ногой, чувствуя нервозность.
- Все равно не понимаю, почему именно наша Академия? – Добрыня тяжело вздохнул. – Сколько уже учебных заведений она сменила? Пятнадцать?
- Семнадцать, - поправила его Марья. – Я лично письмо писала.
- И что? Страшный и ужасный прям так и одобрил? – непонимающе уточнил завуч. – Вообще не догадывался, что у Кощея может быть дочь.
- Он ее скрывал. А вообще, везде, где она училась, Кощей финансово помогал, - Марья поправила воротничок блузки. – Но говорят характер…на любителя. Ее больше удерживали именно из-за финансов, то есть в корыстных целях.
- Да, я читал. Ей дали не лучшую характеристику. Склочная, высокомерная, закрытая.
- Это предубеждения, - женщина тихо рассмеялась. – Думаю, положение в обществе обязывает ее тщательнее выбирать круг общения.
- И кому такое счастье привалит? – Добрыня снова тяжело вздохнул.
- Семьсот седьмой блок. Единственные, кто не испытывал особого энтузиазма от подселения.
- Они ничем не выделялись. Ни активисты, ни отличники…о них вообще ничего сказать нельзя, - завуч перевел удивленный взгляд на женщину.
- Поэтому они лучшие кандидаты. В меру флегматичны и интроверты. Они не будут мешать друг другу.
Спорить Добрыне не хотелось. Внезапно звук подъезжающей машины разорвал ненадолго установившуюся тишину, а вскоре мощные дубовые двери отворились, впуская хрупкую мрачную фигуру девушки. Невысокая, худая и невероятно бледная. Ее черные волосы были аккуратно собраны в пучок.
Девушку сопровождал Жердяй, укрывая зонтом от дождя. Этот паразитический жутковатый помощник, длинный и тонкий нечистый дух, всегда следовал за девушкой, ведя себя так, словно хотел завладеть душой каждого, кто посмеет нарушить покой его хозяйки. Жердяй был невероятно высок и непропорционален. Темная фигура пугала. Нечисть медленно сложил зонт и издал непонятный утробный звук.
Цокая каблучками, девушка приближалась к директрисе. Гордая и уверенная, в свои двадцать лет она казалась слишком самодостаточной и независимой, знающей себе цену. Каждый ее шаг наполнял воздух свежим ароматом и некой изысканной элегантностью, словно она была принцессой из другого мира, олицетворением непостижимой красоты и силы.
Взгляд ее глубоких серебристых глаз был полон загадочности и нелегкой жизненной мудрости. Она как будто притягивала взгляды, словно темная гроза, с надеждой на луч солнца. Видно было, что у девушки был свой секрет: что-то, о чем она не желала рассказывать и что только добавляло таинственности в ее образ.
Жердяй шел за хозяйкой, пристально следя за присутствующими в холле. Глядя на него, можно было уловить шепот призрачных голосов прошлого и ощутить дыхание тысячелетий.
Остановившись, девушка уверенно посмотрела в глаза директрисы.
- Добро пожаловать в Академию Марены, - Марья улыбнулась.
- Отца здесь нет, можно не притворяться, - в голосе приехавшей девушки звучала лишь усталость.
Марья взглянула на новую студентку, ее глаза скользили по ее лицу, словно исследуя каждую черту. Пышные темные волосы обрамляли бледное лицо, ледяные глаза смотрели на мир с неким безразличием. Губы девушки были тонкими и практически бесцветными, словно они отказывались от тепла и жизни. Над всей этой хрупкой фигурой плыло ощущение неприступности и отчужденности.