Я очень сомневаюсь, что аристократы станут в каком-то ресторане средней руки пить простенький «Олд Бушмиллс». Наверное, для такого рода посиделок, они бы выбрали место покруче. Да и напиток был бы им под стать.
Ему ничего не стоило нопример, сесть среди ночи в машину и поехать снимать чуть ли не за сотню километров восход Луны над волнами пролива Ла-Манш. Худощавый, ростом немного выше среднего, он имел несколько выгодных контрактов со столичными «глянцевыми журналами», а о его фотосессиях с различных торжеств ходили легенды, передававшиеся из уст в уста.
Однажды, его дело всей жизни, даже спасло ему жизнь. В один прекрасный день он, двигаясь по горной дороге, где-то на севере Италии, остановился, пусть даже и несколько нарушив правила, на обочине и вышел из машины, чтобы запечатлеть восхитительный вид альпийской долины, с обрамлявшими ее острыми горными вершинами, раскинувшейся буквально у ног. Не успел он захлопнуть дверь и перебежать с фотоаппаратом наперевес, на другую сторону дороги, как его, взятый напрокат маленький Фиат, был буквально сметен в обрыв многотонным грузовиком, у которого отказали тормоза. Сам грузовик, благополучно въехал со всего маху кабиной в прилегающий склон. Водитель грузовика едва не погиб, отделавшись многочисленными травмами, а на Томасе не было ни царапины.
Он был выходцем из той, весьма многочисленной прослойки любого общества, именуемой в просторечии, как «средний класс», впрочем, ближе к богатой ее стороне. Миллионером он еще не был, хотя уверенно шел к этому рубежу, но сравнительно обеспеченную жизнь себе и своей семье, уже устроил. Не забывая конечно и о своих увлечениях, помимо фотографии.
Старину Тома оставим в той самой экологической нише, из котрой он происходил изначально, типичный представитель верхней части среднего класса. Стремительное движение к миллионерам предлагаем отодвинуть в сторону. Том — просто нормальный чувак. Со своими увлечениями, в некторых из которых он мог бы доходить до фанатизма.
Небольшая бородка — эспаньолка, круглые очки для чтения и собранные в пучок длинные волосы, никак не выдавали в нем прожженного искателя приключений. Казалось бы, перед вами представал обычный библиотечный «ботаник» или «книжный червь», просиживающий всю свою жизнь над книгами, или за микроскопом, изучая в тишине кабинета то, что не видимо другим. И действительно, Том, казалось бы, всю жизнь смотрел на окружающий мир, сугубо как на объект для фотосъемки, почти не выпуская из рук увесистый кофр с фотоаппаратом и сменными объективами.
«Любимая работа — это хорошо оплачиваемое хобби!» — любил повторять Том. И в этом он был прав, успешно совместив в своей работе и то и другое. Но интересы его были весьма широки, в том, что касается утоления адреналинового голода и, в довершение всего, Том имел репутацию продвинутого гурмана. Неважно где, на дружеской вечеринке, или в сумрачном лесу, добровольно бравший на себя миссию специалиста по приготовлению пищи для всей их шайки и неизбежно преуспевавший в этом. Казалось бы, нет ничего такого, из чего он не смог бы приготовить очередной кулинарный шедевр на радость всем.
Он еще раз повертел стакан в руках, глядя, как налитый туда виски переливается на свету, думая о чем-то о своем. Там был автором исключительно всех памятных фотографий, имевшихся у друзей в огромном количестве, которые в дальнейшем все с удовольствием разглядывали, возвращаясь из совместных поездок, вспоминая за стаканчиком виски в любимом баре, или во время сборищ у кого-нибудь дома, все те переделки, в которых довелось побывать.
Так же он был и официальным хранителем истории шайки, в каждой их поездке аккуратно записывая воспоминания в потрепанный толстый блокнот, сооруженный им собственноручно из нескольких толстых тетрадей, который он называл бортовым журналом, а затем так же аккуратно переносил в свой ноутбук. Том бросил в стакан кусочек льда и с удовольствием причмокнул, словно предвкушая свои ощущения. Остальные относились к поглощению крепких напитков гораздо проще.
«О! Глаз — ватерпас!» — оценивающе оглядев качество налива, произнес Альберт. Он имел репутацию самого, пожалуй, здравомыслящего и общительного из всех пятерых. Альберт Макэвой, некоторое время пожив семейной жизнью, в конце концов, сказал своей вечно причитающей по поводу и без повода жене — «Ну все, Тереза, хватит! Ошибочка вышла… Не семья, а повседневный взрыв мозга!», после чего отослал ее обратно, в отчий дом, вместе с таким же вечно ноющим маленьким сыном и стал жить свободной жизнью покоряющего женщин плейбоя, чему немало способствовала и его внешность.