И ладно бы смотрели на Царственную Жену глазами, а то вроде как безымянная она.
Как-то тайно…
Вроде нет ее, а тут она, как Дух Святый – с каждым в уме его. И ведь сутками Радиоведущая не молчит, таких работящих еще поискать! У нее так не получалось, иногда она спала крепким богатырским сном.
То ли к счастью, то ли к несчастью, Манька была одна из тех немногих, кто радио слышал, как звон в ухе, да только ей от этого одна беда, впору ворам и убийцам завидовать. У тех и трехразовое питание, и крыша над головой, а если много украл – почет и уважение. Самым успешным казнокрадам даже медали давали, закрепляя славу народного героя.
Но кое-чему все же научилась за свою недолгую трудную жизнь: говорила Идеальная Женщина о себе с неопределенной грустью, не уставая напоминать, как тяжела работа на благо государства. И жалели ее, сочувствовали, каждый мечтал внести вклад на отдых Великому Человеку, чтобы не изнемог, думая о народе, и думал бы, что народ о нем тоже думает, а после отдыха придумал наконец, как сделать так, чтобы всем жилось хорошо.
Подметив такую особенность, Манька тоже перестала раздражать Благодетелей своей прытью. Ей, конечно, никто облегчение дать не мечтал, не заикались даже, но стало у нее появляться свободное время…
А свободное время, как известно, до добра не доводит…
Как-то незаметно отвлеченные мысли стали вплетаться в конкретные и становиться очевидными и предметными. Например, как главное лицо государства посчитало ее врагом, накладывая крест во все места. Она бы и знать не знала о существовании Радиоведущей, не напоминай та о ней каждодневно, точно соперницу в ней видела – другого объяснения Манька просто не находила. И чем дольше об этом думала, тем крепче становилась уверенность: говорит Благодетельница о какой-то другой Маньке, а имя одинаковое, и вот все Маньки на одно лицо.
И закралась в ее сердце крамольная мысль: а что, если найти ту самую Радиоведущую и объяснить, что не след всех Манек дегтем мазать? Делов то, думала она, указать точный адрес и дать не размытое, а конкретное описание. Если бы Справедливая Женщина знала ее, разве ж стала бы чернить? И представляла, как тепло, по-подружески, расскажет о своем житье-бытье, поведает, как трудно говорить с людьми, когда кто-то жужжит у них в уме, а когда разберет Замечательная Женщина ее дело, непременно научит быть правильной. Скажет ей Благодетельница: «Вижу, Маня, добрая ты и скромная. Мучила я тебя напрасно, а ты не хаяла, пришла и доказала, что я не права. Все, бывает, ошибаются, но не каждый готов понять и простить. Знать, любишь меня, и не еретик – и я тебя полюбила!» – и обнимет, и покормит с дороги, и расспросит, как оно на другом краю государства. И, может, надеялась Манька, покажет она Благодетельнице, как надо управлять государством, чтобы простой человек мог любить ее той самой беззаветной любовью, о которой так радела Идеальная Женщина.
Надежда ее крепла день ото дня…
Бывало такое, редко, правда, что поначалу не понравилась она человеку, а поговорят, и поняли друг друга. Только, зябко поеживаясь, скажет, что, мол, Манька, ты по началу страшная показалась, будто вампир из тебя глядит, а вот не злая, и не дура. Но опять же примечала, если человек мнение не изменил, дела у него обязательно разладятся. Радиоведущая изгаживала сочувствующих по всем правилам тайного и явного искусства, то через подсознание, то прибегая к помощи разных посыльных. И начинали человека сторониться, отказывая там и тут, осуждали за порочащие связи, просили одуматься. И получалось: опять права была Благодетельница, когда предупреждала не потакать недругам – но ведь и это от нее самой шло!
Как ни крути, а получалось: надо идти, а иначе ложись в гроб и помирай!
Глава 2. Железная дорога
Сказано – сделано, засобиралась Манька в дальний путь.
И как только решилась, ее тут же обозвали Манькой-дурой. Но она не расстроилась. Не каждому дано понять ее затею, особенно, если человек не особо вникал, правду ли радио говорит.
А вот пускай потом скажут, когда Ее Величество во всеуслышание признает, что неправа была, очистив ее доброе имя. Вот уж удивятся!
Поход предстоял непростой. Не слыхала она, чтобы человеку удалось повидать первое государственное лицо и обратно живым вернуться, если его во дворец лично не пригласили. Запросто могла она добраться до дворца – до стены, которой дворец был обнесен, но за проникновение на заповедную территорию могли объявить бунтарем и посадить на кол, или драконы, охраняющие царственных особ, оставят горстку пепла от нарушителя государственного покоя. Мимо них, говорили, и мышь не проскакивала.