Женька. Она…
Женька снова с ней разговаривает.
Вечером того дня, когда уехал Андрей, дочь подошла к Кате и внезапно крепко ее обняла. Катя стояла, боясь шелохнуться, шептала – почти бессознательно:
– Все у нас будет хорошо, родная, все будет хорошо…
День отъезда Берова был странным: непостижимым образом в душе Кати боль мешалась со спокойствием. Все органы ее чувств словно проснулись – Катя пугалась яркости ароматов, синева неба слепила ей глаза. Перед сном Катя с аппетитом съела огромную тарелку супа, ночью проснулась от собственного плача.
Наутро она отправилась к колдуну. Смущаясь своего незваного прихода, бродила по комнате, подыскивала тему для разговора. Старик молчал, спокойно созерцая ее растерянность. Спросила вдруг про статуэтку беременной женщины – хотела зацепиться за ответ хозяина, разлить необременительную беседу.
Колдун ответил:
– Это моя Леся…
С тех пор разговаривают они редко, хотя Катя приходит к отшельнику почти каждый день, по утрам ненадолго сбегая от мужа и дочери. Если возникает необходимость, она помогает колдуну с паломниками: заваривает травяной чай, встречает у моста заблудившихся странников.
Чаще всего просто сидит в старом кресле и разглядывает хоровод прекрасных статуй.
– Но как вы можете продолжать жить, если Бог пропал?
Вопрос срывается с Катиных губ неожиданно для нее самой. Она растерянно вслушивается в отзвук некстати разорвавших тишину слов. Казалось бы, спала почти, грезила о Женьке, щенке, соседях.
Разве был Бог в сонных ее мечтаниях?
Старик Катиному вопросу не удивляется, откладывает в сторону резную фигуру, задумывается над ответом.
Деревянная кобыла обиженно вздымает копыта, ей не нравится лежать на полу: в груде опилок, бессильно завалившись на бок. Катя смотрит на статуэтку с сочувствием: прости, что отвлекла его, я случайно.
Золотистый глаз милостиво отпускает Катины грехи.
– Я имела в виду, Он, Бог, был для вас всем, как жить, когда перестаешь верить в Него? Я все дни думаю, ну как же вы? Молились всю жизнь – и вот…
– Но я молюсь. Бога нет. Но есть же солнце, трава, лес… Небо. Мне даже молитвы не пришлось менять, я лишь сменил адресата.
– Я не понимаю. Ведь это самообман. Вообще – обман. Эти люди… Они приходят. Приносят свое горе. Они верят, что вы делаете чудеса! Почему вы не расскажете им, что… Ну что… это все выдумки?
– Выдумки?
– Ну да. Что они зря в это все верят… Бубен, шкуры… песнопенья…
– Чудеса происходят. Порой.
Катя досадливо морщится.
Конечно, бесконечно жаль старика – страшно продолжать жить, потеряв не только близких, но и цель жизни.
Катя всегда будет благодарна колдуну за Женьку, спасенную от льда реки.
И Катя успела полюбить усталую доброту его мудрых старых глаз…
Но эта уклончивая демагогия, вечный побег от ответов, хитросплетение сомнительных речей! Трава и небо! Что за чушь!
Она безуспешно пытается проглотить раздражение, отходит к окну, чтобы больше не разглядывать сочувствующее лицо колдуна.
Гигантская серая птица танцует на сплетенных ветвях дуба, в метре от порога дома. Катя прижимается лбом к стеклу: ей видно, как загадочная птица широко открывает клюв, пропевая трель своей песни. Но ни звука не проникает в жилище старика, Катя только напрасно напрягает слух.
Птица распахивает крылья, взмывает в небо.
Катя вздрагивает от клича кукушки, ясно доносящегося из леса.
– Знаешь, Катерина… Просьбы сбываются. Не в мой бубен люди верят – в собственные мечты. Энергия желания. Она преобразовывает мир. Нет у меня собственных желаний. С ними верю вместе. За них молюсь. Солнцу, небу… Лисе.
Катя отчетливо понимает, что слушает речь сумасшедшего. Да и кто бы сумел сохранить рассудок – лишившись за один год и сына, и жены? И самое разумное сейчас: закончить нелепый разговор, не провоцировать несчастного на новые безумные откровения. Но Катю цепляет упоминание пресловутой Царицы Холма – она больше просто не может слышать про дурацкую эту хищницу!
Ну в самом деле – хватит. Надоело.
Достаточно.
– Да где она? Эта ваша Лисица? Чего-то я ее не встречаю! Приносящая счастье… Как звучит-то! Бред… Шоколадная фабрика Вилли Вонки…