Катя беззвучно злится, паникуя в неконтролируемом хаосе разбросанных другими вещиц, Наталья Михайловна тщетно смущается своей вечной безалаберности. Старается увидеть обстановку Катиными глазами. Зажмуривается в ужасе.
Ладно.
Она может лишь вытереть пыль. Еще раз.
Кате плевать на пыль…
Повторяюсь, да? И вообще отвлеклась.
Тема дня – стильное серое платье.
Почему вообще строгий повседневный дресс-код гомеопата исключал какие-нибудь эффектные дизайнерские брюки, например? Тоже неплохая рамка для соответствующей настройки интеллекта. Наталья Михайловна и не вспомнит уже. Презрительно отвергала, и все тут.
Она от многого самонадеянно отказывалась в те времена.
Уверенность в собственной незыблемости?
Не болеют те, кто лечит других. God complex.
А в противовес генетика-шутница подкинула другой термин на «нерусском».
Cardiomyopathia.
Серый вельвет послушно скользит вниз, мимо головы, едва коснувшись груди, избежав соприкосновения с бедрами. Слишком широко стало любимое платье. Всего три месяца прошло. Слишком широко!
Всего или целых?
Но так его и задумывали. Модный почти во все времена оверсайз.
Не ной, гомеопат. Давай потоскуем о чем-нибудь другом. Менее стра… глобальном.
Наталья Михайловна грустно смотрит в зеркало. Как она ухитрилась проглядеть ту секунду на глобусе жизни, после которой плечи разучились разгибаться? Вот что действительно отвратительно в старости. Не морщины, нет. И вовсе не одышка. Пугает сутулость. Сутулость, которая однажды вдруг раз и навсегда побеждает твое самоощущение. Спорь – не спорь, мечтать прекрати: они больше НЕ отведутся назад.
Хотя.
Подбородок-то можно вздернуть всегда.
И глянь. Она вполне мила. Миниатюрная седая женщина, утонувшая в платье-трапеции. Твое отражение. Ты.
Улыбнись – наша бодрость необходима всем им: случившимся одиночкам, разбредшимся по скрипучим комнатам дряхлого дома.
А может, приподнятые уголки твоих губ поддержат только одну уставшую молодую женщину. Хоть бы.
Что-то меняется между ней и Катей. Миллиметры многокилометровой ледяной глыбы превращаются в жидкость, удивленно скользят в океан. Говорят, начавшееся таяние льдов уже не остановить. Вопрос, как всегда на нашей планете, лишь во времени.
Вечерами Катя неслышной тенью скользит по темному коридору – от комнаты к комнате. Бесстрастно выполняет бесконечные просьбы засыпающего мужа (Косте страшно отправляться в ночь, он капризничает); пытается синхронизировать свою душу с эмоциями Женьки (а девочка молчит); зачем-то смазывает шарниры коляски; шуршит на кухне. И всегда в итоге замирает на пороге гостиной, в которой Наталья Михайловна перечитывает старые журналы. Мнется некоторое время (ловит решимость или усмиряет гордость?), затем проскальзывает в самый дальний угол залы, с ногами забирается в скрипящее кресло. Разглядывает свои тонкие пальцы, слегка ими шевелит, сплетая неосознанный узор. На противоположной стене торшер исправно обеспечивает волшебство театра теней. Жаль, что Кате не видно. Рано или поздно невестка хмурится, безвольно роняет руки на колени, отбрасывает затылок на полинялую рыжую обивку. Застывает так надолго: глаза широко открыты, зрачки теряют энергию движения.
Между нами тишина.
Не мне ее нарушать – отдыхай, девочка.
Все равно, не забывай: ты не одна.
Ей всегда хотелось сказать Кате эти слова: ты не одна. В год знакомства с Костей Катя потеряла маму. Там было что-то совсем нелепое – чуть ли не простуда банальная, никто не мог ожидать, молодая же еще женщина. Наталья Михайловна вздрогнула, увидев девочку в первый раз: контузия пустотой, экс-дочь. Она дернулась к будущей жене сына всем сердцем. Дурочка была. Что за ересь, возомнить, что можешь кому-то заменить мать?! Впрочем, чего еще ждать от ее ненадежного сердца? Уж что-что, а подставлять оно умеет превосходно. Стыдно вспоминать, через пару месяцев Наталья Михайловна даже озвучила приторную мыслишку вслух:
– Катюш, мы же родные теперь. Я понимаю, как ты скучаешь по маме. Но я сделаю все что могу, поверь.
Ну и получила, конечно. Никогда еще отчество Натальи Михайловны не артикулировали столь старательно.
– Наталья Михайловна, я вам признательна за слова сочувствия. Но давайте не будем в нашем дальнейшем общении касаться моей мамы. Вам вовсе не обязательно вдруг начинать испытывать ко мне родственные чувства. Мы совсем недолго знакомы. Извините.