– Иди сюда! Рассказать… про них?
Ого! Похоже, Анна тоже говорит девочке спасибо. По-своему.
Значит, самое страшное позади, Анюта возвращается к ним. Женька аккуратно садится на корточки рядом с Анной и ее погибшими друзьями.
– Это Лани… Самая взрослая среди наших. Ей лет двенадцать-тринадцать. Она сама с нами жить решила… Мы с Наташкой тогда выбивали грант… очередной… мэрия навязала показательные выступления. В городе. Ярмарка там на площади какая-то была, что ли… Хрен знает, не помню… Короче, вывели псов, запустили музыку. И тут прямо из кустов выпрыгивает эта образина. Садится прямиком между нами и зрителями… Дуреха… Прогнали… Переключаем трек на начало – а она снова тут. И так раз пять. Развлекала публику, понимаешь ли. Наташка прямо в микрофон тогда сказала: мол, убедила, старушка, уедешь с нами… А этот – наш Черт. Чертик… Помешан на аплодисментах. Наташка, бестолочь, приучила. Чуть что – хлопала ему. Типа вместо похвалы. Короче, он теперь без аплодисментов вообще не работает. Идиотский рефлекс… Как танец ставить? Как теперь ставить?! Чертик – потому что черный… Ну ты поняла… У него еще глаза в темноте красным светятся.
Анна замолкает, потеряв силы продолжать. Рони, риджбек, не похож больше на собаку. Наташа всей душой рвется на помощь к подруге, но маленькая девочка опережает.
– Аня, я знаю, это Рони. Я его хорошо пом… часто встречаю. Рони очень добрый. Всегда притаскивает мне игрушки. Ну или палки. У него рыжий нос и странная спина такая, с шерстью наоборот. Он породистый ведь, да?
– Вроде того. Почти что риджбек. Это гончая такая. Африканская. Их вывели специально для охоты на львов. Но Рони – не совсем уж чистокровка, он… помесь… Был.
Будь благословенна эта Женька! Наташа выдыхает с облегчением. Кто бы мог подумать, что разговорить окостеневшую Анну сможет именно ребенок? Уже давно Наташа поняла, что с детьми в Анютиной жизни связано что-то малоприятное. Видно, насолила ей однажды какая-то мелюзга. И сильно насолила. Настолько, что Анна физически не переваривает всех людей младше пятнадцати лет: избегает детские площадки, никогда не берет клиентов с детьми (однажды крайне грубо отказалась вести курсы дрессуры для школьников – практически послала того милого представителя мэрии, после этого им, кстати, прилично сократили дотации).
Наташа не лезет с вопросами. Такие уж правила в их семье.
Прошлое не обсуждать.
Прошлое не вспоминать.
Прошлое не принимать во внимание.
Правила установила Анюта, не Наташе их менять.
Наташа подчиняется Анне с радостью и облегчением. Анна – центр Наташиного мира, сила, стабильно удерживающая Наташу в жизни. Аня – единственный человек, которому Наташа позволяет себя касаться. И ни при чем тут полоролевые модели, радуга, меньшинства и ориентация. Просто Анна. Просто человек.
Той весной Наташе исполнилось четырнадцать лет.
С рождения помешанная на звуках, она искала музыку повсюду: в дроби каблуков на лестничной клетке, в мурлыканье аквариумного насоса, в капели, в криках ворон.
Всегда находила. И сразу благоговейно передавала мелодию единственному своему богу – старенькому фортепиано «Лира». Проваливаясь в звучание клавиш, Наташа бесследно исчезала из реальности, в которой жили родные. Блаженная отстраненность девочки раздражала мать, приводила в бешенство старшего брата. Они так мечтали о нормальности: губной помаде, каблуках, хихикающих без повода подружках. Даже подросткового бунта им хотелось, нелепого и забавного. Но в доме жила Наташа. Музыкант. Вежливо выслушивая восторги педагогов музучилища, Наташина мама с трудом сдерживала зевоту. Что толку в скорости Наташкиных пальцев, если девчонка с родной матерью по-людски поговорить не способна! Молчим уж про брата, кровиночку. Играет, играет, играет – голова треснет скоро.
Наташу отправили за хлебом. Супермаркет через два дома, за спортивной площадкой.
Мать кричала что-то несколько раз с кухни. Наташа не почувствовала, что просьба обращена к ней, растворилась в полифонии Хиндемита. Контрапункты, контраст в одновременности, соединение несопоставимого – горло Наташи сжималось от восторга, она почти плакала, играя.
Брат яростно сгреб ее в охапку, отрывая от инструмента.
– Тебе что мать сказала? Хочешь, чтобы на тебя вся семья горбатилась? Пошла за хлебом!
Банкетка отлетела в сторону, завалилась набок. Разлетелись распечатки нот «Четырех темпераментов».