Интересно узнать, Катя вообще осознает, что ее ребенок с ней никогда не разговаривает напрямую? Обида? Переходный возраст? Одержимая Катина любовь к дочери очевидна окружающим – вот только догадывается ли об этом девочка? Или причины – вовсе в другом? Не с рождения же Женька игнорирует мать? Да и на игнор это мало похоже. Андрей вспоминает, как прошлым вечером засветились глаза девочки навстречу матери, как задорно они обе смеялись над его растерянностью.
С улицы до Андрея доносятся громкие голоса: гулкий мужской бас то и дело прерывается задорным детским смехом. Легка на помине. Андрей усмехается. Женька никуда не ходит без своего верного оруженосца. Странная дружба. А впрочем, не ему судить, кому и с кем дружить.
– Эй, друзья! Я здесь, в конюшне. Заходите!
Антон с Женькой с шумом вваливаются в стойло: раскрасневшиеся от холодного воздуха, возбужденные.
– Тише! Тише! Сейчас мне Фортуну напугаете! Вы чего галдите?
– Андрей! Можете Антону объяснить, что кошкам не надо включать вечером колыбельные! Они же кошки! Они только пугаются музыки.
– Фома музыку разумеет, а Ерема плясать умеет.
– Ой, Тоха, хватит тебе! Это здесь ни при чем!
– Не вся та музыка, что звучит?
Женька уже не слушает своего приятеля. Все внимание девочки приковано к белой кобыле. Отключив связь с реальностью, влюбленно разглядывает Фортуну.
Мелкая – вылитая ты в детстве, да? Также забывает про окружающий мир, стоит рядом зафыркать лошадям.
– Хочешь почистить ее, Жень?
– Очень. А можно?
– Да. Вот, возьми скребок. Я круп не доделал. И копыта. Помнишь, как я тебе показывал? Антон, дружище, а давай мы с тобой пока остальному зверью зерна натаскаем? Подсобишь? Мешки – во втором стойле. Принеси, будь другом, богатырь ты наш.
Довольный Антон поспешно уходит – лицо парня сияет от ощущения собственной значимости. Прислонившись к балке, Андрей задумчиво рассматривает увлеченную Женьку. Миниатюрная копия мамы. Разве что нос чужой.
Чужой? Это он гениально сейчас подметил, ничего не скажешь! Не чужой нос у Жени. Костин. Папин.
– Жень?
– А?
– Я заметил, что ты с мамой своей не разговариваешь. Есть такое? Или показалось?
Скребок так и не опускается на спину Фортуны – Женька замирает, съеживается от его вопроса. Опускает голову, прячет глаза. Несчастный нашкодивший щенок в ожидании неминуемой ругани. Да что же там произошло? Что могла натворить десятилетняя малышка (ну или сколько там ей лет?), что никак не оправится от чувства вины!
А он тоже хорош! Хотел же узнать как-нибудь дипломатично, исподволь, а сам рубанул с плеча, напугал ребенка. Андрей досадливо морщится. Судорожно пытается подобрать правильные слова.
Но Женька вдруг поднимает голову и еле слышно говорит:
– Я сломала папу.
– Ты – что сделала?!
– Сломала папу. Андрей, я никому не говорила, но папа не ходит больше из-за меня. Я громко крикнула, а он сломался. И я боюсь… – голос девочки срывается, какое-то время она не может продолжать, пытается справиться со слезами. Андрей молчит, внутренне молится, чтобы Антон подольше не возвращался: малышке необходимо выговориться. Женя резким движением вытирает глаза, выплевывает скороговорку: – И я очень боюсь, что мама – тоже. Если я заговорю, мама тоже. Заболеет. А мама хрупкая, она может совсем заболеть. Совсем. Понимаешь? У меня какой-то неправильный голос, люди ломаются. Я так по маме соскучилась, так соскучилась!
Женька больше не владеет собой: из горла девочки вырываются хриплые рыдания. Она утыкается мокрым лицом в гриву Фортуны, судорожно обхватывает руками белую шею. Плачет. Кобыла тревожно прядет ушами, но стоит неподвижно, осторожно косится на несчастного ребенка.
А ты?
Ну что же ты?
Утешь ее! Ты же взрослый, объясни девочке, что она ни в чем не виновата! Давай же!
Странный умственный паралич охватывает Андрея. Беда ребенка столь обширна и при этом нелепа, что он не понимает, какими аргументами оперировать. Боль Жени обездвижила его, лишила речи.
Как такое вообще могло прийти девочке в голову?
И почему, кстати, она продолжает разговаривать, например, с бабушкой?
Андрей открывает рот, чтобы задать этот вопрос, ну или хотя бы хоть что-то сказать, но в конюшню заходит Антон. На его спине огромный мешок с зерном, который он, увидев рыдающую подругу, тут же скидывает на пол.
– Женя! Женя! Не плачь! Женя! Женя! Кто тебя обидел? Женя, ты ударилась? Женя! Женя!
Испуганные крики Антона возвращают Женьку в реальность. Девочка выпрямляется, пытается кистью вытереть глаза, нос. Бормочет сквозь всхлипывания:
– Тошка, не волнуйся, я просто локтем стукнулась.