Безропотно опускается на колени зачарованная Принцесса, скользят движения ее – мягкие, плавные. Мир превращается в дурманящий вязкий туман, Наташа гладит пальцем бруски клавиш, сжимает молоточек.
Смещается течение времени, грани пространства сдвигаются.
Здравствуй. Прости, что так долго.
Шелестят, скользя по щиколоткам, желтые травы Лисичкино; трещотка шершавого языка собаки смывает пот со лба; звенит, призывая, двусложие кукушки; гремит река… Визжат страхом своды черной арки; похотью и злобой гудят ИХ рожи; надсадно воет всеобщая хороводная любовь…
Чистейшей нотой разрезает воздух Анютина невысказанная боль. Смех Олега рассыпается трелью искристых стаккато.
И жизнь возвращается.
– Ого.
Рассказывают, что фридайверы, передержав задержку, уже сами не хотят всплывать: толща воды дарит благословение и покой. Наташа неохотно поворачивает голову на едва слышный Катин возглас.
Соседка смотрит на нее потрясенно.
Все смотрят.
А Женька вскакивает с пола и начинает бурно аплодировать. К восторгу девочки присоединяется узбек – и вот уже без ритма хлопает Антон, отбивает ладони продавщица.
Только Катя продолжает стоять, скованная услышанным. Наташа читает в Катиных глазах осознание, порождающее вопрос.
Катя открывает рот, чтобы спро…
Наташа отбрасывает ксилофон, стремительно выбегает из магазина.
Она больше не ощущает порезов снега, не слышит холод ветра. Быстрее. Вперед.
Сломавшись от долгого бега, она бессильно приваливается к забору собачьего приюта, хватает ртом куски ледяного воздуха. Добралась до дома. Легкие разрывает болью. Так всегда бывает, когда возвращаешься с глубины.
Наташа разглядывает кисти рук. Пальцы дрожат. Им снова нужны клавиши. Всегда были нужны.
И что-то еще… Что-то еще необходимо самой Наташе.
Неутолимо.
Глупое притворство.
Она уже месяц знает, (к)что.
…Из калитки Катиного двора выходит Олег. Подходит к Наташе. Зачем-то рассказывает ей о том, что утром Лена решила уехать. Пока деревню окончательно не завалило снегом. Лене было тут холодно, а он вот пока остался. Ленка вернется весной. Может быть.
– А я ходила в магазин, но забыла купить продукты. Представляешь?
– Ну ты даешь…
Легонько щелкает Наташу по носу.
Глава 29. …Викой
Вика остервенело оттирает губкой залитый сладким чаем стол. Ну что за свиньи? Неужели так сложно: просто пить жидкость из кружки, не проливая? Просто сыпать соль из солонки, не просыпая? Отчего бы не вытереть жирные пальцы салфетками – вот же они стоят, вот, в стаканчике, веером, все как в лучших домах?! Но не ляпать промасленной пятерней спинки новых стульев. Почему люди приходят в кафе и моментально превращаются в безруких парнокопытных со скрюченными хвостиками? Дома-то у себя, небось, координация сразу выправляется.
Осади, Викусь. Зря ты так. Полно. Неправа. Нельзя всех под одну гребенку – с хрюшками сравнивать.
Только животных напрасно обижать. Чистоплотных, умных…
Вика трет поясницу. С наслаждением выгибает спину, встряхивает бюстом на манер цыганочек озорных. Вздыхает и переходит к следующему столу. Что у нас тут? Лайт-вариант: всего лишь крошки от кекса…
Эх, Катюша, Катерина, втравила ты меня. Подруга, называется. Горбаться теперь на эту… кофейню… чайную… рук не покладая.
А как щебетала-то! Поэмы буквально слагала: необходимая местному обществу отдушина, средоточие социальной жизни, ликвидный бизнес-проект, полное отсутствие конкуренции… Вика даже порадовалась: оживает деваха, вон как глазищи черные блестят. Хоть отвлеклась капелюшку от своего красавчика-инвалида. Да и забытые в прошлой жизни словосочетания приласкали слух. А потом наша Катюша запела о дизайне кафе и ремонте, который наверняка Андреевы рабочие помогут сделать… Ну и раз десять (в трех предложениях) Андрейкино имя-то и повторила. Похоже, подруженька даже чересчур от всего отвлеклась.
Чересчур.
Вика тогда ее конкретно осадила:
– Катьк, ты Андрюху-то сюда не плети. Он тебе кто? Сват? Брат? Ты когда его, буржуя самовлюбленного, ненавидеть-то перестала, славная моя?
– Да нет, Вик! Что ты! Это я к слову. Не хочешь рабочих Андрея, не надо. Но идея-то отличная! Кофейня… Будут у тебя все собираться, чай пить.
– В кофейне.
– В кофейне. О господи, Вика! Да не придирайся ты к словам. Но здесь же в округе ничего и нет такого. Совсем нет.
– Нет, потому что здесь и людей-то нет. Это, Кать, я тебе поясняю на случай, если ты вдруг за полгода не заметила некоторой… э-э-э… безлюдности нашей деревушки.