Спаслась.
И однажды получила от Олега длиннющее письмо о коротком: хочу вернуться… да?
Мазнула пальцем по экрану телефона: ответить.
Нет.
Продолжила…
…Через месяц Вика очнулась – как от оплеухи. Руки замерли над кассовым аппаратом – заворчали, сетуя на задержку, покупатели. Как – нет? Разве она готова продолжать жить без Олега – всегда? Не в шутку, не доказать, не эксперимент, а по правде, до самой смерти жить без родного оператора? Бывает, людям везет несказанно: они встречают своих – редкая удача, если учесть размер и многоязычие нашего шарика. Вика – встретила. Так чего же она пыталась исполнить тем электронным отказом? Спасаться в одиночку можно, конечно, можно! – если ты никогда не был вдвоем.
Вика выбила чек, извинилась перед очередью, выставила табличку о перерыве, добежала до комнаты персонала. Написала Олегу.
Он не ответил.
Смиренно вернулась за кассу.
А вечером того же дня Вике позвонили из полиции: Олег разбился на машине, ехал со смены, скользкая дорога, пьяный водитель вылетел со встречки, она – законная жена (все так же), обязаны сообщить.
Вика разглядывала экран телефона: «нет» – ответом на просьбу мужа. НЕТ увеличивалось в размере, пробивало защитный экран айфона, заполняло спальню. Нет будущего, нет ретривера, нет кино, нет сына, нет рыжей малышки. Нет Олега.
Действительно нет – навсегда.
Вика очнулась в психоневрологической клинике, одурманенная лекарствами, тихая. Почти успокоенная.
Вот только под толщей препаратов неспешным сталагмитом (до)формировывалось решение: пожалуй, достаточно, хватит, она больше не хочет черно-белой этой смены дней, надо только слегка схитрить, добиться выписки, чтобы никто в этот раз не помешал.
Но побега не вышло. Во время одной из прогулок (смирный, послушный пациент, наша Критова, скоро можно отпускать, она справилась, ведь так, коллеги?) Вика забрела во двор педиатрического корпуса, где встретила Антона: уродливого десятилетнего паренька, пускающего слюни и с трудом умеющего ходить. По ведомой лишь ему причине Антон, не раздумывая, обнял Вику, уткнулся в ее рыхлый живот сопливым лицом. Загукал что-то вроде… «мама»? Мальчик наотрез отказался размыкать руки, а сопровождавшая его нянечка торопливым речитативом поведала Вике о всех «НЕТ» в жизни заморыша. Антоновых «нет» оказалось побольше, чем накопилось у Вики, и она вдруг решила – какого черта?
Пусть пацан будет улыбаться.
Возможно, ей просто нужна была причина остаться жи… тут?
Усыновить мальчика позволили только через три года: справки, осмотры, терапия… Вика натренировалась приходить трезвой на все судебные слушания. Продала камеры Олега – дорогущий реабилитационный курс сотворил чудо: Антон заговорил, стал расти не по дням, а по часам. Остался навсегда ребенком.
Годы шли, и Вика постепенно перестала удерживаться в хронологии «только после двадцати двух ноль-ноль». НЕТ Олега или сын-ДАУН? Какое из этих слов тянуло ко дну? Какое-то тянуло. Но Антон улыбался и крепко прижимался лбом к ее животу.
Вика продолжала жить.
Продала квартиру, переехала в Лисичкино (однажды они с мужем сняли упоительную сцену в этих местах, а вечером после съемок, у подножия холма, пили вино, не особо интересуясь его вкусом… разнотравье поляны запечатлелось в душе). Открыла магазин.
Живет здесь уже девять лет. Не смотрит кино, не любит брать в руки телефон.
И пьет, да.
Ну и что?
Сенина настойка работает безотказно – Вика чувствует, что вот-вот соскользнет в сон и марево будет прекрасным, без воспоминаний, без сожалений. Она же справилась, в итоге-то… А? Отстроила нормальное бабье существование: работа, сынишка… бизнес вон… даже подруга нарисовалась внезапно.
Хорошая она, Катька… Из какой-то той, стершейся киношной жизни, где умели мечтать. Хорошая… Но в зачет Катька не идет, конечно. Уедет она отсюда. Как раз потому, что еще мечтает… Не факт, что с Костей, но уедет. И останется Вика с милыми своими лесбиянками.
Но и с Арсением же.
Вика опускает голову на прилавок – чуток вздремнуть, пока тишина в кафе. Отключаясь, успевает вспомнить: так и не рассказала Катюхе, отчего замолчала ее кареглазая дочка.
Нельзя забыть.
Но – завтра.
Глава 30. Катя
Золотые кудри спутались, спрессовались миражами ночи – завеса на разрумянившемся во сне лице дочери. Катя осторожно отодвигает волосы, тайно от себя ласкает родную кожу ребенка. Лоб девочки увлажнен росой сновидений.