Дрожащие Катины пальцы, едва позволяя себе касание, очерчивают профиль спящей. На Женькиной переносице россыпь крошечных прыщиков.
Катя цепенеет от оглушающей силы любви.
Женька хмурится, крутит головой по подушке, вновь прячется за русым своим никабом. Что-то важное бормочет едва слышно.
Катя склоняется к ее сну. Жадно втягивает носом дочкино дыхание, плотное, сладкое. Еще не запах взрослого человека, но уже и не прозрачный аромат малышки.
– Повтори, котенок… Что снится тебе, родная?
– Ирей… ирей…
Женька рывком переворачивается на другой бок; не просыпаясь, натягивает на голову одеяло.
Катя виновато выпрямляется (ну вот зачем она будит ребенка?), робко разглаживает складки наволочки, поправляет плед.
Перекатывает на языке случайную драгоценность – осколок Женькиных видений: странное слово «ирей».
Узнать, что это.
Узнать… Не откладывая.
Набатом в голове утренний Викин рассказ.
Как Катя могла пропустить, почему не отзеркалила своим материнским боль дочери? Оказывается, все эти месяцы Женька (малышка, несмышленыш, капелька родная) молчанием пыталась охранять здоровье мамы.
Кате тошно. Вина перед дочкой подтачивает кровеносные сосуды, пульсирует в ушах, тянет вниз губы. И все же. Все же – в самой глубине… под слоями стыда, самобичевания и страха плещется счастье: Женька ее любит.
Любовь ребенка – одно из чудес света. Сколько лет уже прокручивается шарманка Катиного материнства? Одиннадцать? Раз за разом…
Раз за разом.
Катя ругает дочь; Катя отворачивается от глупой детской болтовни, ныряя в псевдоважность дел; Катя пропускает вскинутую улыбку; Катя морщится от шума; уклоняется от возни. Девочка выскальзывает из комнаты – и, оставшись в блаженной тишине, Катя клянется, клянется, клянется.
…стать нормальной матерью, обернуть Женьку вниманием и нежностью, сплестись с дочкиной душой, не отводить глаз… Разговаривать всей собой, черпать силы в ее взрослении…
Клянется.
Клятвопреступница.
Раз за разом.
А Женька все равно ее любит.
О-бе-ре-га-ет.
В спальню беззвучно проскальзывает черная остроносая тень. Вот, пожалуйста, еще одна. Берегунья.
Пегая тревожно вглядывается в глаза хозяйки – сканирует настроение. Вздыхает недовольно – подтвердив верность собачьих своих переживаний. Вытирает о Катину кисть холод носа: вот тебе поддержка моя, дарю, держи. С грохотом опускается на пол возле главных ног, когтем правой лапы касается Катиного тапка.
Катя сглатывает улыбку. Пегая – идеальный солдат: дисциплина, скорость, мышцы. А вот ложиться без шума вообще не умеет. С размаху бросает вниз лапы, хвост, звонкую тяжесть морды, еще и стонет каждый раз сокрушенно.
– Тс-с. Ты мне сейчас ребенка разбудишь.
Овчарка довольно метет по паркету хвостом: комната стремительно наполняется запахом мокрой псины. Катя утыкается носом в собственное плечо – ну невозможно эту вонь выдерживать!
Однажды Анна, случайно качнувшись в доверие, рассказала Кате, как прекрасно пахнут собачьи пятки: в их аромате уют, доброта и несказанная нежность. Обычно брутальная Анна столь трепетно этим поделилась, что вечером того же дня Катя опустилась на колени перед недоумевающей Пегой, тщательно обнюхала каждую из четырех лап. Ну что сказать? Они воняли рыбой и грязными тряпками. Кате тогда еще пришлось объясняться перед не вовремя заглянувшей в комнату Натальей Михайловной.
И все же Пегой Катя сейчас рада. Сопение собаки – камертон: вычищает пространство от дурного, отстраивает ритм мыслей. Катя скидывает с ноги тапок и легонько чешет собаку за ухом. Руками до псины она, если честно, до сих пор не очень любит дотрагиваться.
Все у них с Женькой теперь наладится. Спасибо Вике, открыла глаза. Теперь у Кати есть целая ночь на то, чтобы подобранные слова оказались верными, спасли и утешили ребенка.
Ты же боготворишь слова, Кать? Веришь в них, как в высшую силу? Ну вот, подбирай. Упражняйся.
Утром ты нежно обнимешь дочку – и проговоришь свою любовь.
Стараясь не потревожить Женьку, Катя вытягивается на кровати рядом с дочерью. Полежать, пропитываясь жаром спящей, буквально пять минут. Зима ненадолго отползает. Катя ощущает, как теплой лавой боль из поясницы переливается в мягкость матраца.
Надо же, ты и не подозревала, что ноет спина.
На днях Андрей предложил Кате попробовать проехаться верхом на лошади. Пообещал, что: не опасно, не страшно, не больно, поможет понять Женьку, откроет горизонты. Почему-то Катя не нашла слов для отказа. Загипнотизировал ее веселый голос отельера, не иначе. Взмыв над миром, Катя испугалась так, что завибрировали руки. Кобыла удивленно тряхнула ушами, скосила глаз на дрожащую всадницу. Андрей пророкотал что-то нежное в морду животного, потрепал ободряюще Катино колено – и Катя не стала спрыгивать вниз (она и не знала как, если что). Андрей повел лошадь по кругу. Один, второй, третий, а потом – раз – и побежал легкой трусцой, увлекая животное за собой: Катю стало сильно трясти. Вот тут она, конечно, завизжала. Странно только, что вперемежку с визгом из Кати сыпался хохот. Андрей улыбался. Катя безуспешно сжимала колени, пытаясь вж(а)(и)ться в лошадь – бросало вверх и в стороны, было…