Наташа вздрагивает и оборачивается на скрип двери.
Анна заходит в комнату – без предупреждения, без стука. С каменным лицом протягивает Наташе тарелку с нарезанным лимоном.
– Положи под язык. Лимон облегчает токсикоз.
С языка рвется вопрос: как ты поняла, как? Вина захлестывает, трудно дышать, хочется наорать на Анну. Вместо этого Наташа бурчит еле слышно:
– Тебе-то откуда знать…
Несколько секунд Анна молча смотрит ей в глаза.
– Не волнуйся, скоро станет легче. Еще неделя-полторы, к четвертому месяцу обычно проходит.
Анна нагибается, забирает таз и выходит из Наташиной комнаты.
Глава 40. …Женькой
Женька прижимает лоб к косяку двери, в очередной раз задерживает дыхание, разглядывает оставленные термитами желобки в старой древесине.
Она подслушивает разговор Олега и Наташи.
Да-да, Женька знает: это подло. Мама постоянно подсовывает ей книги, в которых пафосно объясняется, что хорошо, что плохо. Женька никогда не станет читать чужих писем, не совершит предательства, исподтишка подглядывать за людьми… не будет. Да и подслушивает – честно-честно! – последний раз в жизни.
Только сегодня.
Только чтобы отвлечься…
Женька очень хочет стать «хорошим человеком» – мама произносит это словосочетание с трепетом в голосе; даже глаза мамины растроганно блестят, когда речь заходит о высоких моральных принципах ее любимых литературных героев.
Хотела бы Женька достичь этих книжных высот, заслужить мамину восторженную гордость…
Но пока она подслушивает. Старательно оправдывает себя тем, что ничего секретного в соседней комнате не обсуждается, просто болтовня влюбленных, нечего стыдиться.
Всего лишь развлечение.
Чтобы не думать о том, что бабушка умерла.
Женька не то чтобы скучает – непонимание изматывает ее мозг. Как это бабушки больше нет? Константа Женькиной жизни, бессменный компонент… Вот уж за кого Женька вообще никогда не волновалась. Как может не быть того, кто был всегда?
И даже не это главное.
Важный вопрос парализует Женькины мысли: если нет бабушки (все равно непонятно: как это – бабушки нет?), так вот, если нет бабушки, то…
Кому тогда интересна Женька?
Мама очень ее любит, в этом у Женьки нет никаких сомнений. Мама трясется над здоровьем дочки, переживает за ее образование, порой подолгу болтает с Женькой перед сном. К маме спешит Женька и с царапиной на колене, и с застрявшим в горле ночным кошмаром. Вот только разговаривает мама словно по внутреннему принуждению: тщательно подбирает слова, улыбается старательно, не всегда слышит вопрос и виновато вздрагивает от обиженных Женькиных окликов.
Какое прилагательное было в последнем диктанте Арсения Викторовича?
Обремененный.
Ты его правильно написала, с двумя «эн» в суффиксе.
Обремененный. Обремененная. Обременена.
Женькина мама обременена воспитанием дочки. Женька выросла, она понимает, что это вовсе не исключает любви.
Тетя Вика обожает повторять, что в готовке главное: избежать дисбаланса специй.
В случае с мамой и Женькой в блюдо явно пересыпали обязательств. Вкус отбился.
Впрочем, после Женькиной болезни что-то важное плавится между ней и мамой. Настоящими стали разговоры… Пару раз мама даже искренне хохотала над Женькиными шутками. Не притворялась.
Может ли быть такое: Лисичкино (а не конфеты) делает Женьку более зримой для мамы?
Долго ли это продлится?
С бабушкой таких вопросов не возникало никогда. Ей всегда была безусловно интересна Женькина жизнь: мысли, страхи, идеи. Раньше Женька думала, что бабушка так любопытствует в попытке разобраться, какой все же гомеопатией лечить внучку во время простуд, но этот год показал: бабушке важна она сама, девочка Женька.
И Виктор Николаевич, кстати, охотно болтает с Женькой, хотя часто и не помнит ее имени.
Может быть, неподдельный интерес к скучным проблемам детей – это тайная сила стариков, их «скилл», как говорят геймеры?
Вот только рядом с Женькой нет больше ее стариков.
Об этом и старается она не думать.
Олег с Наташей уже не перешучиваются: разговаривают об Анне. Наташа рассказывает, как опустела без своей собаки ее подруга, оболочка, не человек. Она замерзла изнутри, Олеж, я не знаю, как помочь, да и не хочет она от меня помощи, мне страшно с ней рядом теперь, Олеж.