– Похоже, вы пели песню чужой жене... – этот вывод у меня напрашивался сам собой. Правда, развивать дальше свое предположение я не стала.
– Да какая разница, кому я пел?.. – искренне удивился музыкант. – В основе поступка этого бессердечного человека лежит зависть к моему голосу и талантам – у того мерзавца нет ни слуха, ни голоса!..
– Как раз о ваших артистических талантах я бы и хотел поговорить... – герцог довольно-таки невежливо перебил певца. – Надеюсь услышать от вас подробный рассказ о том, как вы согласились участвовать в некоем спектакле весьма дурного тона. Я имею в виду Розамунду Клийф и ее отца.
– Это забыть невозможно!.. – выдохнул музыкант. – Именно после того дня и (этим трудно не похвастаться!) столь умело сыгранного мною спектакля... Должен с горечью признать: именно с того момента в моей жизни все пошло наперекосяк! Более того – господин Клийф не заплатил мне даже ломаной медной монетки за мои труды, хотя обещал не поскупиться!..
– Не отвлекайтесь... – чуть поморщился герцог. – Вам не помешает знать, что цена вашей новой лютни будет зависеть, помимо всего прочего, не только от точности изложения той истории, но и от правдивости ваших показаний.
– О, Ваша Светлость, вы можете полностью довериться моему чистосердечию, да и скрывать вас я ничего не намерен!
Когда музыкант закончил свой рассказ (который, надо признать, был на диво подробным), герцог написал на листе бумаги несколько строк, и вызвал к себе одного из тех охранников, которых прислала герцогиня.
– Доставьте этого человека в дом герцогини Тирнуольской, и передайте ей это письмо... – приказал он высокому детине с крепкими кулаками. – А вы молодой человек... – герцог устремил взгляд на немного растерявшегося артиста. – Вы сейчас отправитесь в дом некой дамы, и повторите ей свой рассказ, причем советую вам быть с ней предельно откровенным.
– А как же моя лютня?.. – обиженно застонал музыкант. – Вы обещали...
– Выберите себе тот инструмент, который сочтете подходящим для себя, и я его оплачу... – чуть пожал плечами отец Патрика.
– О, Ваша Светлость!.. – кажется, если б наш гость мог, то он бы от радости запел благодарственную песню. Впрочем, через мгновение его лицо вновь приняло страдальческое выражение. – Но мой нынешний вид – он ужасен! Как же я могу показаться на глаза даме в столь потрепанной одежде, да еще и покрытой пылью?
Похоже, музыкант решил получить еще немного наличных – а что такого, можно и рискнуть, вдруг перепадет пара монет!, однако герцог лишь отмахнулся.
– Не волнуйтесь – обо всем позаботится та дама, к которой вы сейчас отправляетесь.
– О, благодарю!..
Когда же за рассыпающимся в благодарностях музыкантом закрылась дверь, герцог повернулся ко мне:
– Пусть этот человек побудет какое-то время под присмотром герцогини Тирнуольской – кто знает, может, он нам окажется полезен. Конечно, надо было бы ему заплатить хоть пару золотых, но я хорошо знаю таких людей: дай им в руки деньги – и в очень скором времени этого музыканта надо будет искать по кабачкам и веселым компаниям его товарищей по актерскому ремеслу!..
Патрик вернулся далеко за полночь. Как он и предполагал, всего лишь через несколько часов после разрыва помолвки об этом стало известно едва ли не половине населения столицы. На все расспросы Патрик лишь горестно вздыхал – дескать, давайте не будем вспоминать о столь горестном событии в моей жизни, лучше сменим тему разговора, благо поговорить есть о чем!.. Все дело кончилось веселой попойкой, хотя Патрик пил совсем немного, усиленно изображая неуемное веселье, радость от возвращения в столицу и горечь от разбитого сердца. Друзей-приятелей Патрика интересовало многое, в том числе и подробности его светского брака, а еще всех волновало, когда же состоится развод. Если о своей поездке в провинцию Патрик рассказывал, как о нудном и надоедливом семейном деле (которым вынужден был заняться из-за внезапной болезни отца), то насчет разрыва помолвки и будущего расторжения брака дорогой супруг сообщил следующее: все со временем узнаете, потому как я намерен отметить это дело небольшим кутежом...