— Нет, не ругал, — ответила Наташа сквозь слезы.
Старик понял, что она говорит правду. Это ещё больше разозлило Кощея, он весь затрясся.
— Отец у тебя ненормальный! Юродивый! Дуроумный он у тебя!
— Мой папа за правду! — гордо возразила Наташа.
— Ну и дурак! — Кощея затрясло еще сильнее. — Правды на земле никогда не было, и сейчас нет, и завтра никому не требуется. Поняла? Так и передай отцу. Скажи ему, что он только о том и думает, как над людьми возвыситься. Я, мол, получше вас всех! «Для своего возвышения, — скажи ему, — ты меня, родную дочь, не пожалел». — Кощей вырвал у Наташи кривобокие яблочки и бросил в уличную канаву, полную помойной жижи. — Видала, где яблочки? Так отцу и скажи!
Наташе жалко стало яблочек, плавающих в канаве. Зачем она их крала из сада? Лежали бы там, полеживали на чистой земле. И пусть бы их потом свиньи съели! Пусть бы Кощей в яму закопал!
Старик намеревался ещё помучить бедную Наташу. Девочку спасла проходившая мимо бабушка Жильцова.
— Не стыдно? — налетела она на старика. — С детишками воюешь! Пропади они пропадом, твои проклятые яблоки! Сейчас же отпусти ребенка!
— Я её не держу и не ловил! — отвечал старик. — Она сама ко мне пришла по приказанию своего папаши. И заметьте — одна пришла. Крали целой ордой, вынесли рублей на сто, а с повинной явилась она одна. На что мне её покаяние? Заместо яблок на ветки не повесишь, на базаре не продашь. — Кощей бросил на девочку ненавидящий взгляд. — Ступай, ступай отсюдова, единоличница!
Бабушка Жильцова взяла Наташу за руку и увела.
— Не слушай его, спекулянта бессовестного!
Дома Наташа пересказала свой разговор с Кощеем и спросила отца, что такое единоличница. Виктор Владимирович объяснил ей, кого называли единоличниками.
— Разве мы похожи на единоличников? — спросила Наташа.
— Нет, — сказал отец. — Мы с мамой всегда стараемся жить общественными интересами и быть полезными другим людям. Мы хотим, чтобы и ты ставила общественные интересы выше личных.
Многие родители говорят своим детям правильные слова, а сами живут наоборот. Виктор Владимирович не такой. Он всегда смело вступался за правду, не боясь нажить неприятности. И люди обращались к нему за советом и помощью.
Помню, у моего мужа начались столкновения с начальником автобазы. Я ему сказала, чтобы сходил к Осокину, посоветовался. Мой Иван Степанович тяжеленек на подъем, долго отнекивался:
— Чего мне жаловаться? Я липу не подпишу — и точка. Через меня не перескочишь.
Наконец всё-таки пошел. После рассказывал мне, что у Осокина всё разложено по скоросшивателям — полная переписка с редакциями и разными организациями. По некоторым сигналам переписка тянется годами, но Осокин не отступает, он всегда доводит дело до конца. В особых папках у него хранится архив, аккуратно разложенный по годам.
Уж не знаю, почему мой Иван Степанович осудил весь этот порядок. Ведь сам бухгалтер, знает цену документам.
Виктор Владимирович выслушал его, возмутился действиями начальника автобазы и посоветовал писать в газету. Если Иван Степанович не решается выступить с критикой, Осокин сам напишет по его материалам фельетон.
Вернувшись от Осокина, мой Иван Степанович долго не мог успокоиться. Вышагивал по комнате и возмущался, что есть разные трусы, которые боятся выступить в открытую и бегут к Осокину, подсовывают ему фактики и документики. Превратили Осокина в какого-то знахаря и чудо-исцелителя, который может помочь, когда вся научная медицина расписалась в своём бессилии. Всё это, мол, вредная чепуха и глупость — вся осокинская слава критика и борца. Лучше бы он навел порядок на своем участке в горводопроводе, где ремонт идет через пень-колоду.
Я, конечно, спорила с мужем, но оба остались при своем мнении. Мне кажется, Иван Степанович отчасти перенес на Осокина свою давнюю антипатию к Вере Платоновне. Она очень высокомерная. Иван Степанович берет в городской библиотеке книги о войне, интересуется воспоминаниями советских маршалов, а уж Вера Платоновна не упустит заметить вслух, какие у него ограниченные вкусы.
Вскоре одна московская газета напечатала критическую заметку Виктора Владимировича — по совсем другому поводу — и допустила неприятную ошибку. В подписи не Осокин, а Оськин. Иван Степанович показывает мне и смеется: