Думая о Жамилят, никак не ожидал, что увидит ее на проселке. Тоже верхом, она поднималась снизу, из аула. Еще издали приветливо помахала ему рукой. Узнала! И когда съехались, спросила:
— Что нового наверху во второй бригаде?
— В обеих траншеях картошка померзла.
— Плохо. Что же будем сажать?
— Надо посмотреть, как она перезимовала у других, если благополучно, перераспределим семена. А если и там одна гниль, тогда... — Ибрахим замялся, не найдя, что сказать.
— Что же ты можешь предложить, товарищ агроном? Как нам вылезать из этой ситуации? Просить помощь у района надоело. Повсюду от нас только и слышат: дайте того, дайте этого...
— Это так, — вздохнул Ибрахим. — Слушай, Жами, а если... если пустить негодную для посадки картошку на крахмал? Его ведь продать можно. А на вырученные деньги купить семенную картошку.
— На крахмал? Верная мысль! Да, да, верная. Интересно, сколько получится крахмала?
— Вскроют все бурты, тогда видно будет, но я думаю, хватит с лихвой.
— Спасибо за добрый совет, Ибрахим. Лучшего выхода, по-моему, у нас нет.
— Не стоит благодарности, ведь картофель — и моя забота.
Поехали бок о бок к полям. Солнце в зените, настало время обедать. Издали видно, как один за другим останавливаются тракторы, трактористы выпрыгивают из машин и спешат к полевому стану.
Но когда подъехали к стану, увидели: печка не дымится, длинный, похожий на базарный прилавок, дощатый стол пуст, а трактористы — кто лежит на соломе, кто покуривает на завалинке. И лица у всех хмурые.
— Как дела, ребята? — спросил Ибрахим.
— Горючее кончилось, — неохотно ответил один, с чумазым, перепачканным соляркой и пылью лицом.
— Как кончилось? — не поняла Жамилят, слезая с лошади.
Чумазый засмеялся, кивнул на трактор, стоявший неподалеку:
— Не у него, а у нас горючее кончилось, — и похлопал себя по животу.
— Повариха вчера домой уехала и не вернулась, — сказал, подходя, другой, уже умывшийся, с мокрыми приглаженными волосами. — Со вчерашнего дня не ели.
— Со вчерашнего? Не ели? — удивилась Жамилят.
Подошел бригадир Мухажир Асланов — широкоплечий, лет тридцати, в солдатской гимнастерке, в черной кепке, надетой козырьком назад.
— Так точно, товарищ председатель! — Он шутливо встал навытяжку и козырнул по-армейски. — Не жрамши со вчерашнего дня. Все время надеялись: вот-вот она явится. Поэтому и домой не сходили.
— Но ведь это далеко — домой. Туда да обратно — три часа ходу.
— А без горючего мы не работники. Лежим, покуриваем, думаем, как быть. То ли домой идти, то ли ее ждать. — Продукты какие-нибудь есть?
— На кухне... — Бригадир кивнул в сторону кухни. — Кукурузная мука, пшено, жидкий айран, соль, масла немножко топленого...
— Богато живете! — усмехнулась Жамилят.
— Что же вы сами-то не приготовите? — вмешался Ибрахим. — Странное дело, шестеро здоровых мужиков страдают от голода, когда на кухне съестные припасы.
— А кому охота за поварское дело браться, — ответил бригадир. — Есть повариха, пусть она и готовит.
— Ну и логика! — Ибрахим засмеялся. — Жамилят, ты слышала? Каждый считает ниже своего достоинства приготовить поесть.
— Вижу, что так. — Жамилят улыбнулась. — А ты, Ибрахим, не проголодался? Нет? Ну, а я есть хочу. — Она направилась к кухне. — Где тут мука, пшено, масло? Хочу приготовить поесть добрым джигитам.
Бригадир опешил:
— Да что ты, сестра, как так можно... Зачем затруднять себя из-за нас?
— Я вижу, пока вы тут умираете с голоду, работа стоит. Да и сама, я уже сказала, есть хочу. Разожгите огонь и поставьте котел с водой, — приказала она и сняла с себя пальто и шерстяной платок. Достала из кармана расческу и причесалась, собрав волосы на затылке в тугой узел, помыла руки и надела передник. — Дровишек еще подкиньте — не скупитесь.
С приятным удивлением наблюдал Ибрахим, как быстро она просеяла муку через сито, замесила тесто, наделала маленьких лепешек, какие обычно готовятся на кошах. Легкость в каждом движении и расторопность. Вот и пшено промыто в холодной воде, вот брошено оно в кипящий котел, вот уже пахнет хантусом[20] и чуреками.