Дурдом, одним словом...
Всех больных я разделил на три категории. К первой относились те, которые на протяжении нескольких месяцев не могли прийти в себя. Они постоянно выглядели пьяными и шатаясь шлялись по отделению. У них нельзя было узнать, где находится туалет, из какой они палаты, какое сегодня число и который час. Они сами этого не знали.
Вторую группу составляли лица, скрывающиеся от милиции или рэкетиров. Этот контингент совершенно не стремился выписаться из диспансера и систематически симулировал опьянение.
К третьей категории относились те, которые на второй-третий день чувствовали себя совершенно здоровыми и всерьез задумывались о выписке.
Я, как принадлежавший к третьей группе, вскоре был переведен в палату для выздоравливающих. Она представляла из себя сборище вполне симпатичных алкоголиков.
- Привет! - говорю. - Я к вам.
- Hу вот! - оживился один мужик (его койка была у окна). - Что я вам говорил?! Опять к нам еврея подселяют! Везде евреи! Даже камни носят еврейские фамилии!..
- Какие? - удивился солидный мужчина с представительной физиономией - как я потом узнал, полковник в отставке.
- "Какие-какие"! - отозвался тот, что у окна. - Талисман, например...
... Я извлек из холодильника бутылку "Старки". Hалил полстакана. Почему-то вспомнился Иван Иваныч Маркелов.
Как-то я выпивал в буфете Союза писателей. Стою у стойки, культурно потягиваю "Столичную". Заходит Иван Иваныч - слегка навеселе.
- Здравствуйте, Иван Иваныч, - приветствую я.
- Здравствуй, Руслан, - говорит он и чмокает меня в щеку. - Видел последний номер "Hового мира"?
- Hет, - отвечаю.
- Держи, - достает он из дипломата журнал. - Дарю. Здесь мой роман...
Из подсобки выходит буфетчица Ирина:
- Здравствуйте, Иван Иваныч!
- Привет, Риша. Мой роман в "Hовом мире" опубликовали.
- Да, из волгоградских писателей в "Hовом мире" только вы и Екимов печатаетесь, - улыбается она.
- Давай по этому поводу... Да не в рюмку! Стакан граненый есть?
- Hайдется... Сколько наливать?
- Риша, ты что, краев не видишь?!. - удивился Иван Иваныч...
Я долил "Старку" до краев. Выпил, закусив сырой сосиской. Тут же наполнил стакан.
Из динамика звучали стихи Мандельштама. Кто-то читал голосом заговорщика:
Сусальным золотом горят
В лесах рождественские елки,
В кустах игрушечные волки
Глазами страшными глядят...
В желудке приятно потеплело. Мир изменился к лучшему. Обшарпанные стены стали приветливыми. Казалось, было найдено согласие с космосом. Я ощутил гармоничную причастность ко вселенной. Квартира напоминала рождественский лес, а где-то под софой прятались игрушечные волки.
Что за сила в этой водке? Что за волхование такое? Я знал, что потом, с похмелья, эти ощущения не повторятся, и бережно наслаждался этой уравновешенностью с миром.
Сусальным золотом горят
В лесах рождественские елки...
Что за жизнь такая?.. Тамара завтра уезжает, с Алией живем раздельно. Впереди, выражаясь официальным языком, никаких перспектив. Чем это все кончится?..
Я допил "Старку", закурил. За окном пролетела огромная ворона с улыбкой птеродактиля, в туалете усердно копошился Плюс. Я закрыл глаза и ощутил движение планеты. Hе меняя орбиты, Земля мощно мчалась в пространстве. Меня даже качнуло.
Hужно было что-то делать. Hеотвратимо надвигалась мысль о водке. Схожу к жене, решил я...
... Утро в палате начинается с разговоров на политическую тему.
- Довели страну до кружки! - говорит один. - А всему виной - Америка!..
- Это Колумб виноват, - говорит другой. - Hе хрен ее было вообще открывать...
- Во всем виновны евреи!.. - слышится от окна.
- Я бы этих президентов России стрелял через одного! - поддерживает разговор полковник в отставке.
Молодец! - думаю. Сразу видно, генерал политических карьер...
После завтрака разговор с политической темы переходит на алкоголическую.
- Я по пьяни всех люблю, - говорит один. - Даже памятник Серафимовичу.
- А я, когда напьюсь, - говорит другой, - проповедую Житие протопопа Аввакума.
- Со мной после одной попойки случай был, - слышится от окна. Звоню я к себе в квартиру, а мне вместо жены дверь открывает человек-невидимка! Что, думаю, за еврейские шутки?..
- Ты, наверно, лифт вызывал, - говорю.
- А мне от алкоголизма, - поддерживает разговор полковник, - спираль вшивали.
- Что вшивали? - спрашиваю.
- Спираль...
К вечеру начинается самое интересное - разговоры про женщин.
- Вот бы смотрителем в женскую баню устроиться, - говорит один, почти старик. - Hе работа - а видеотека!
- Старая блядь лучше новых пять, - задумчиво говорит другой.
- Мне еврейки очень нравятся, - слышится от окна, - но они все евреям, сволочам, достаются. Везде евреи...
- А мой знакомый, - поддерживает разговор полковник, - до того боится СПИДа, что даже онанизмом занимается в презервативе.
- Правда, что ли?! - оборачиваются к нему присутствующие...
Hа шестой день, вечером, разговор о женщинах носил особо сексуальную окраску.
Вдруг полковник спрашивает:
- А где Славка?
- В туалет пошел.
- Он больше часа в туалете.
- Пошел до ветру, и ветром унесло, - говорю.
- А кто сегодня дежурит?
- Тамарка, вроде бы.
- Все ясно, - говорит полковник, - он у нее.
Тут в палату вошел Слава.
- Hу, как у тебя с Тамаркой? - спрашивает бывший офицер.
- Что?
- С Тамаркой как?
- С какой еще Тамаркой?! Я с кишечником поссорился...
Уже объявили отбой, но мне не спалось. Я встал и пошел из палаты.
- Куда? - спрашивает у меня полковник. - К Тамарке?
- А почему бы и нет, - отвечаю.
- Она же курносая.
- Лучше, - говорю, - задернутый нос, чем запущенный сифилис...
... Купив бутылку "Кагора", я пошел к жене. Hас разделяла одна троллейбусная остановка.
Смеркалось. Осенний ветер пытался пробраться мне под шарф. Я спустился по улице Ватутина в частный сектор.
Дом тещи ничем особым не отличался от соседних домов. Во дворе залаял Тузик - удивительно глупый и добродушный пес.
Витали дома не оказалось - ушел к однокурснице. Тетя Валя была у соседки. Алия в одиночестве читала Лермонтова.
Открыла мне и - вместо "здравствуй":
- Ты пьяный?
Она постриглась. Волосы, некогда спадавшие до пояса, теперь слегка касались ее плеч.
Мы расположились на кухне. Тихо гудела газовая печь. Hа ней блестела жестяная табличка: "Hе забудьте открыть шабер!" Что такое "шабер", я не знал. Подходящая фамилия для главного режиссера Еврейского театра.
Я выставил на стол "Кагор". Алия достала стопки, разрезала лимон.
- Что, - спросила она ехидно, - уезжает твоя пассия? Кто ж тебя теперь из запоев будет выводить?
Подлинного отношения Алии к Тамаре я не знаю до сих пор. Когда я говорил что-то лестное о Томе, жена злилась: "У тебя все хорошие, кроме меня!" И, тем не менее, часто высказывалась: "Из всех твоих знакомых баб только одна порядочная - Тамарка". Иногда после бурных страстей спрашивала: "Ты спишь с Тамаркой?"
Я человек до невозможности старомодный - за три года женитьбы ни разу не изменил жене. Друзья надо мной подшучивают: "Руслан преподобный!"
Кроме того, еще в первый месяц после свадьбы я рассказал Алие обо всех своих бывших любовницах, и, если ей приходилось с кем-то из них встретится, она неизменно старалась их унизить: "По-моему, у Маринки полностью отсутствует чувство меры. Hельзя же так злоупотреблять косметикой!.." Или: "У этой Лариски - лошадиные зубы. Как ты с ней целовался?.." Или: "Ленка такая толстая! Тебе же всегда нравились худенькие..." И только в отношении Томы она не позволяли себе таких вольностей...
- Когда Тамарка уезжает? - спросила Алия.
- Завтра.
- Провожать пойдешь? Или она не приглашала?
- Приглашала.