- Может, - легко соглашается гример, меняет позу, удобнее располагаясь в крутящемся кресле; короткая юбка цвета индиго чуть задирается, еще немного, и это будет выглядеть непристойно. - Но не хочет. Ты, кстати, где живешь?
Не совсем понимаю, почему “кстати”, но называю адрес.
- А, - она раскручивается, отталкиваясь от пола, делает оборот вокруг оси. - Тогда тебе нас не понять.
- Объясни.
- Театр и прилегающие к нему кварталы - своего рода Ватикан, город в городе. Это бесполезно объяснять, надо здесь жить, чтобы почувствовать.
- Хочешь сказать, его привлекает ваша необыкновенная атмосфера? - вот уж никогда бы не подумала, что Каллен так трепетно относится к своему окружению.
Ирина как раз делает очередной оборот, на этот раз медленно, и, когда она начинает говорить, я вижу лишь ее затылок с красиво уложенными локонами и изящную шею:
- Я склонна думать, что его привлекает моя сестра.
Что ж, вот это как раз возможно. Должно быть, эта Таня очень необычная женщина.
- У вас тут, получается, свой клан, как у мафии?
- Скорее, клуб по интересам. А кстати, главное правило Театрального клуба - не расспрашивай о тех, кто в него входит, - улыбается Ирина, но в улыбке уже нет тепла; глаза ее словно затягиваются тонкой коркой льда. - Мы люди порой странные, но в любом случае делай вид, что ни капельки не удивлена и все в порядке вещей. Поверь, так проще.
- Проще что?
- Жить и работать, - бледно-голубые глаза, холодные и колючие, как льдинки, на миг останавливаются на моем лице. - Просто не забивай себе голову лишней информацией и делай свое дело.
Значит, не забивать голову? Хорошо, постараюсь…
Комментарий к Глава 3. Главное правило.
Эдвард здесь чуть старше, чем было указано в заявке, ему 35-36.
Ирине действительно 23.
========== Глава 4. A woman in love. ==========
- Эдвард Каллен, вы бесчувственная свинья, - он поморщился: и почему у “бездельницы” такой неприятный голос… просто крик гарпии. Впрочем, она, когда начинает сыпать оскорблениями, действительно очень похожа на хищную птицу. - И сноб еще к тому же.
- Тебя Таня подговорила, да? - устало осведомился хореограф.
- Если скажу, что это моя инициатива, ты все равно не поверишь, - женщина ухватилась обеими руками за танцевальный станок, прогнулась назад, запрокинув голову, чтобы видеть собеседника. - Я серьезно, Эд. Во-первых, ей обидно такое пренебрежение; она-то на твои постановки ходит.
- Бесплатно, между прочим, и не на все. И не виси так, голова закружится.
- Ей, знаешь ли, тоже работать надо, - она послушно разогнулась, плеснув длинными волосами, и теперь разговаривала с отражением мужчины в зеркальной стене. - Насчет “бесплатно” - можно подумать, кто-то обеднеет, у нас таких “зайцев” на четверть зала порой набивается, сам знаешь. Свои люди, сочтемся. Во-вторых, ты сто лет никуда не выбирался, а иногда даже железному человеку требуется отдохнуть. В-третьих, придут все, Лоран уговорил даже неуловимого муженька Кейт, и твое отсутствие будет полнейшим свинством. Короче, если ты посмеешь не явиться в день ее рождения в бар - пеняй на себя.
- Ну раз ты тяжелую артиллерию подключила, я лучше сразу сдамся, - проворчал Каллен. Лоран, работавший в театре костюмером, был известен своей способностью заговаривать зубы; при желании он, пожалуй, мог бы доказать, что черное - это белое. Или убедить вечно занятого коммивояжера, что праздничное выступление сестры его благоверной важнее очередной поездки, сулящей сомнительную прибыль; к слову, еще неизвестно, что сложнее.
Гримерша удовлетворенно улыбнулась и, бросив беглый взгляд на часы, - без пятнадцати девять, скоро придет Белла, - покинула танцевальный зал; синий шифон платья развевался за ее спиной вымпелом победы.
“Гарпия,” - привычно, уже без раздражения подумал Эдвард. Любимых и родных не выбирают, а эксцентричная на грани безумия Ирина, как-никак, сестра его девушки, приходилось ее терпеть, равно как и Кейт, устрашающую в своем хладнокровии. К тому же, она была в чем-то права - Тане действительно было бы приятно видеть его в зале.
А идти, тем не менее, не хотелось вовсе: он ненавидел этот темный душный бар, пропитанный запахами трав, пахнущий чем-то сладковато-приторным бархат диванчиков для “особых гостей” (что в переводе на местный диалект обычно означало - друзей и родственников персонала), вечно задернутые тяжелые портьеры, побитые молью. Ненавидел людей, приходивших туда - на одного нормального человека в среднем приходилось два-три фрика, и это было в порядке вещей.
Когда они с Таней только начали жить вместе, он предложил ей сменить место работы на более приличное.
- С какой радости мне искать другое место? - возразила она. - Здесь неплохо платят, да и от дома недалеко…
- Давай переедем, - легко согласился Эдвард. - До новой работы будет еще ближе. Пойми, мне не нравится, что ты поешь здесь для каких-то отмороженных придурков…
- А что, в других барах не бывает отмороженных придурков? - идеальной формы брови взлетели на лоб, изображая детское удивление. - Этих я хотя бы знаю - и они знают меня. Здесь никто не посмеет меня не то что пальцем тронуть, а даже сальный комплимент отвесить, а где-нибудь в “более приличном” заведении захмелевший толстый кошелек усадит к себе на колени - и я терпи, хоть он мне под подол при всех полезет.
Была, безусловно, в этом гротеске доля правды: Таня родилась и выросла в этом районе, ее буквально знала каждая собака - и местная шпана почла бы за честь сделать отбивную из несчастного, посмевшего ее обидеть. И Эдвард понимал, почему: по той же причине он сам до сих пор без памяти любил эту женщину.
…Четыре года назад он, раздавленный обрушившимся на него несчастьем, не мог ни за что взяться, ни о чем думать. Просто бесцельно бродил по городу. Кому он нужен, с разбитым коленом и запретом на повышенные физические нагрузки? Партнерше? Ей подберут другого, и с ним она будет танцевать не хуже, а возможно, даже лучше, чем прежде. Семье? Родители умерли, жены нет, детей тоже. Покончить бы со всем этим, да духу не хватает…
Он долго стоял на набережной в тот день, долго бродил по городу, оказавшись в итоге в совершенно незнакомом районе; уже стемнело, и, спасаясь от холода, Каллен нырнул в первое попавшееся заведение. А что, так даже лучше, подумалось ему. Можно напиться, а там пусть судьба решает, переживу ли я эту ночь.
Бутылка виски, люди-тени, ютящиеся по углам полупустого зала, и вдруг - этот голос, земной и чувственный, словно возрождающий к жизни:
- Life is a moment in space,
When the dream is gone it’s a lonelier place…
Певица - как и положено, блондинка с шикарной фигурой - стояла прямо под единственной яркой лампой в зале. Иногда она запрокидывала голову, подставляя лицо свету, и тогда, чтобы не слепнуть, ей приходилось закрывать глаза; открывалась длинная сильная шея, не перечеркнутая никакими украшениями. Немного волшебная и в то же время такая земная, настоящая женщина… Эдвард (да и наверняка не он один) отметил платье сочного брусничного цвета, сшитое из какой-то матовой ткани, - атлас или блестки смотрелись бы пошло.
В этой красавице не было ни капли пошлости или агрессии, только сила, только безбрежная жажда жизни. Она отдавала слушателям всю свою душу, вкладывая ее в незатейливые слова:
- I am a woman in love
And I’d do anything
To get you into my world
And hold you within…
После выступления он подошел к ней и предложил выпить вместе; люди-тени зашевелились, некоторые, покрупнее, привстали со своих мест, готовые намылить наглецу шею. Но королева увидела в этом приглашении не просто желание развлечься, но отчаянную мольбу о помощи, пожалела и приняла.
Рассвет они встретили вместе.
Рядом с Таней тосковать и думать о смерти оказалось некогда: почти сразу нашлось место - старому театру нужен был хореограф; пусть пока без опыта работы, но “вы звезда, у вас есть что передать новому поколению…” Эдвард был достаточно умен, чтобы заменить мысленно эти невнятные объяснения на “Таня очень попросила”.