Повезло, что он смог найти общий язык с труппой и проявить себя неплохим педагогом; оценив его успехи, Таня набрала еще пару номеров - и совсем скоро в их теперь уже общей квартире раздался звонок, и звонкий девичий голосок осведомился, не набирает ли мистер Каллен учеников.
Джессика оказалось очень милой девушкой, напористой и целеустремленной. Год упорных занятий принес ей победу на конкурсе графства, а Эдварду - славу уже в качестве хореографа; прошло совсем немного времени, и в театр пришла совсем еще юная мисс Вебер…
Его ученицы хорошо показывали себя на престижных конкурсах, их охотно брали к себе прославленные театры, а о его постановках даже местная желтая газетенка писала лишь изредка. Поначалу этот диссонанс раздражал, однако вскоре до бывшего танцора дошло: театру вовсе не нужна известность, а Театральный клуб - нечто большее, нежели просто богемная тусовка. Все “в деле”: и неуловимый Гаррет, и Кейт, похожая на Медузу Горгону, и безумная Ирина, и Лоран с глазами колдуна. И Таня, как ни грустно это признать. И черт знает, сколько их еще, что они знают и в чем участвуют. Если он, Эдвард, не хочет смерти себе и своей женщине - нужно молчать, не проявлять лишнего любопытства и не светиться лишний раз. К слову, не стоит набирать больших групп - их труднее контролировать; достаточно проводить индивидуальные занятия.
Почему-то он был уверен, что стоит только захотеть уйти - и двери откроются; Таня не будет строить козней, не попросит знакомого бандита “разобраться”. Недостойно королевы. Вычеркнет бывшего любовника из жизни, вот и все. Но без ее жажды жизни, без сверкающего вдохновения, которым она щедро делится со всеми вокруг, не нужна никакая свобода.
- Доброе утро, - приветливо улыбнулась новая ученица, входя в зал.
- Доброе, - рассеянно откликнулся мужчина; встряхнул головой, прогоняя тяжелые мысли. - Хорошо выглядите.
- Правда? Спасибо…
Девушка, кажется, удивилась. Но, в самом деле, нельзя было не залюбоваться ее плавными, чуть ленивыми движениями, не задержаться взглядом на припухших губах; и как он раньше не замечал всего этого?
========== Глава 5. Возможно все. ==========
Самый страшный звук на свете - трель будильника.
Ненавижу вставать… По утрам я всегда чувствую себя так, словно под кожей у меня нет ни мышц, ни костей, один сплошной мед - тяжелый, тягучий, сладкий… и абсолютно неспособный двигаться.
Но надо собраться, встать, привести себя в порядок, идти на кухню, готовить завтрак.
- С добрым утром, - Дориан уже лежит на ковре, обложившись нотными листами, что-то сосредоточенно исправляет. Выглядит, как всегда, великолепно: лицо безупречно свежее, ни красных глаз, ни синяков… завидую черной завистью: у меня самой вид наверняка весьма помятый, ведь поспать удалось всего часа четыре. - Мы есть сегодня будем?
- Только не говори, что опять встал в шесть…
- Нет, отчего же, в половину, - со стоном запускаю в него подушкой. Она легкая, но все равно неприятно, тем более что резкие движения мистеру Грею противопоказаны, и отмахнуться он не сможет.
Ему вообще многое противопоказано, но если всему этому следовать - с ума можно сойти. Нельзя долго сидеть - дает о себе знать поврежденная спина; нельзя долго стоять из-за адской боли в ноге; нельзя поднимать тяжести, нельзя, нельзя, нельзя… “Можно тихо лежать, лучше в гробу,” - горько пошутил принц, услышав весь список запретов.
Покажите мне человека, который смирился бы - а мой Дориан вообще не из тех, кто следует правилам. Не знаю, куда привела бы его вечная тяга нарушать запреты, не будь той аварии… как иногда шутит Чарли, “скорее всего, в тюрьму”. Может быть. Но все сложилось так, как сложилось.
Еще сидя в инвалидной коляске, Дор начал заниматься музыкой, и сейчас вполне сносно играет на рояле. Во всяком случае, неплохо для ресторанного музыканта, но я-то и этого не могу… чувствую и понимаю музыку, легко перекладываю ее на движения, но перед клавиатурой чувствую себя слепым котенком, и нотные знаки для меня - китайская грамота. Вдвойне восхищаюсь принцем, за год научившимся читать ее, пусть медленно и по слогам.
Рабочий день - шесть часов непрерывного сидения, вместе с репетициями даже больше. Не представляю, как это, должно быть, больно, и не хочу представлять. Дориан возвращается глубокой ночью, и я просыпаюсь от шума воды за тонкой, как бумага, стеной; иногда даже за этим шумом можно различить рыдания.
И все-таки, именно он зарабатывает деньги для нашей маленькой семьи, пусть львиная их доля и уходит на мое обучение. Следит, как может, за порядком в квартире. И еще находит силы на меня; не помню ночи, когда осталась бы недовольна, а винтики в деревянной кровати приходится подкручивать довольно часто.
- И вот скажи мне, милый друг, - обращаясь к зеркалу в ванной, чувствую себя по меньшей мере мачехой Белоснежки, - как некоторые умудряются почти не спать и при этом выглядеть, словно майская роза?
- Есть для кого, - голос, правда, доносится не из зеркала, а из-за стенки справа, но в первый раз все равно стало жутковато. - Королеве нужно соответствовать.
- Ну да, королеве, - тщательно замазываю глубокие тени под глазами и нездоровую бледность, верные признаки бессонной ночи, расчесываю волосы, опять сбившиеся в воронье гнездо. Вид получается не то чтобы отличный, но вполне пристойный.
- А почему нет? Будущей королеве танца, - лестно, когда это говорит человек, зачеркнувший для себя слова “нельзя” и “невозможно”. На голове сразу появляется тиара Принцессы из Щелкунчика, сверкающая всеми огнями, - ну и что, что пока только воображаемая.
Вы еще увидите, на что я способна, мистер Каллен. Мне есть для кого надеть корону.
На занятия всегда хожу пешком; прогулка длиной в квартал бодрит.
- Доброе утро, - особенно приятно это говорить, если утро выдалось ясным и рука не занемела, всю дорогу держа зонтик. Не люблю дождь: холодно, мерзко, да еще под ногами скользкая грязь, на которой я обязательно растянусь… Природная неуклюжесть, увы, корректируется балетом не до конца. Родителей всегда удивляло, что на сцене я контролирую каждую мышцу, а дома врезаюсь во все косяки.
В общем, если мне везет, на улице хорошая погода, на голове воображаемая диадема, а накануне хватило времени не только на любовь, но и хотя бы на пять-шесть часов сна, сложно найти человека счастливее. Даже Каллен в один из таких редких дней расщедрился на комплимент; так-то от него за безупречно исполненный экзерсис* разве что улыбки дождешься, а тут вдруг выдал “хорошо выглядите”!
Улыбка у него тоже странная, чуть кривая; увидев ее в первый раз, я подумала, что чем-то его рассмешила, просто, как истинный джентльмен, мой наставник не смеется над дамой открыто. Но шли дни, недели, кривая усмешечка появлялась на лице учителя все чаще, вытесняя чуть сведенные брови, и постепенно вселила уверенность: я все делаю правильно, и с каждым разом все лучше.
Иногда Эдвард позволяет мне просто импровизировать - и минут десять-пятнадцать я танцую, как мне хочется, комбинируя элементы по своему усмотрению. Он потом поправляет, если что-то сделано не очень чисто, но в корне не меняет никогда.
- Знаете, а в вас и правда что-то есть, - улыбается Каллен после особенно удачного экспромта. - Фантазии, во всяком случае, хоть отбавляй. И на вас приятно смотреть, просто светитесь, когда танцуете.
Улыбаюсь в ответ. Я всегда танцую в первую очередь для одного человека, пусть его и нет сейчас в этом зале…
- Через три месяца состоится конкурс балета, где примут участие танцовщицы со всего Соединенного Королевства; вы бы хотели попробовать свои силы?
Да не подменили ли мне хореографа? Не этот ли человек утверждал, что я серость и посредственность, на которую он не собирается тратить свои драгоценные силы и время?