Общественное мнение было на стороне Терри, и поэтому, когда ее бывший муж поджег ее машину, за что и был арестован, судья вынес ему максимально строгий приговор.
Я шла по шумной и по-весеннему веселой улице, солнечные блики играли на припаркованных вдоль тротуара машинах. Мне шел тридцать первый год, и с тех пор, как окончила университет, я так и работала здесь, во Флориде. До Дандерри отсюда всего день езды, но в последний раз я была там только год назад, когда умер дедушка.
Я пыталась жить, ни о чем не тоскуя, и большую часть времени отдавала работе. Я бежала от одиночества — ив редакции, и дома.
— Ты живешь так, словно ходишь по краю пропасти, — сказала мне кузина Вайолет, приезжавшая ко мне на уик-энд со своими дочерьми-дошкольницами. — Тебе это нравится? Все кругом удивляются. А твои родители, Клэр, они волнуются и...
— Жизнь коротка, — поторопилась прервать ее я. — Работай, получай удовольствие и не оглядывайся назад.
— Ты никак не можешь забыть Ронни, да? — спросила она.
— Может, его и в живых уже давно нет. Я стараюсь о нем не думать.
Ложь, ложь, снова ложь.
Я завернула за угол, краем глаза ловя в витринах свое отражение — синяя юбка с серым свитером, стройные длинные ноги в белых сабо, копна рыжих волос. Росту во мне было пять футов девять дюймов, фигура — ничего выдающегося, но все на месте, в общем, не худшее сочетание основательности Малоуни с изяществом Делейни.
В квартале передо мной остановилось такси. Из него вылез высокий темноволосый мужчина и зашел в ближайшее кафе. Я помчалась за ним, влетела в кафе и остановилась за спиной незнакомца. Он обернулся. Лицо его я видела впервые. Я повернулась и вышла. Руки у меня дрожали.
За последние двадцать лет я проделывала подобное тысячу раз. Я все время ждала, все время искала, все время была начеку. Много лет назад, когда я училась на втором курсе, мне показалось, что я видела Ронни перед общежитием. Я шла по двору, и, готова поклясться, в кабине стоявшего там грузовика сидел именно он. Но, когда я обернулась, чтобы рассмотреть получше, грузовик уже уехал.
Я слишком долго гонялась за призраками. Пора было положить этому конец. Старовата я стала для фантазий.
Неделю спустя из-за какой-то бюрократической ошибки бывшего мужа Терри Колфилд досрочно выпустили из тюрьмы. Он тотчас подбросил ей в почтовый ящик задушенного котенка с привязанной к шее запиской: «Ты следующая».
Вечером до смерти напуганная Терри в футболке и старых джинсах сидела на диване у меня в гостиной.
— Сегодня переночуешь здесь, — успокаивала я ее, — а завтра поедем в Майами. Будешь загорать и пить мартини.
— Почему ты так обо мне заботишься? — спросила она.
— Может, я на тебе заработаю Пулитцеровскую премию.
— Да ладно тебе, Клэр. Ты все время пишешь о бездомных стариках, сбежавших детях и несчастных женщинах. Почему ты так болеешь душой за незнакомых тебе людей, а у самой — ни мужа, ни детей?
— Для жены я чересчур своенравна, а для матери — чересчур легкомысленна.
— Мне бы сейчас так хотелось быть хоть немного легкомысленной.
Она рассеянно прошлась по комнате, остановилась у доставшегося мне от дедушки письменного стола красного дерева. На нем лежала кипа семейных альбомов с фотографиями.
Терри открыла один, полистала и спросила изумленно:
— Это всё твои родственники?
— Это мои братья с женами, — объяснила я, взглянув на фотографию. — У меня одиннадцать племянников и племянниц. Это Джош, мой старший брат. Его жена умерла, когда родилась их дочь Аманда. Ей сейчас десять лет, и она живет с моими родителями. — Потом я рассказала ей, что Брейди занимается недвижимостью, у Хопа с Эваном строительная фирма, а Джош — сенатор штата.
— У него такой важный вид, — заметила Терри.
— Еще он занимается птицеводством. Мой отец после инфаркта отошел от дел. А мама увлекается керамикой. — Я показала на две вазы, стоявшие на журнальном столике. — И даже кое-что продает.
— Какая у тебя интересная семья! Ты часто ездишь домой?
— Я уехала, когда поступила в колледж. Навещаю их редко.
— А можно спросить почему?
Двадцать лет я старалась как можно незаметнее от них отдалиться. Рассказывать об этом нелегко. Слишком больно.
— Мы кое на что смотрим по-разному, — сказала я.
Вдруг на лестнице послышались тяжелые шаги. Терри побледнела.
— Это бухгалтер из соседней квартиры. Успокойся.
Шаги приближались.
— Это он! — воскликнула обезумевшая от страха Терри.
Я сходила на кухню за пистолетом, который лежал у меня в ящике буфета. Шаги стихли. И тут раздался громкий стук в дверь.
— Я знаю, что ты там, сука!
Терри схватила со столика ключи от моего джипа и помчалась к черному ходу. Я кричала, чтобы она остановилась, но мой голос заглушил выстрел. Бывший муж Терри прострелил входную дверь и сунул в дыру дуло ружья. Я помчалась за Терри.
Я должна была его застрелить. Главной нашей ошибкой было то, что мы пытались убежать.
Терри сидела рядом со мной на переднем сиденье и в панике оглядывалась назад. Между нами лежал мой пистолет. Телефон я бросила Терри на колени.
— Вызывай полицию, — повторяла я, но это было бесполезно. Она продолжала высматривать его машину.
— Вот он! — завопила она.
Нас на бешеной скорости догнал старый седан. Бывший муж Терри одной рукой вел машину, а в другой сжимал направленный прямо на меня дробовик.
— О Господи! — простонала Терри.
Окно с моей стороны разлетелось на тысячи осколков. Я инстинктивно прикрыла лицо рукой.
Все произошло в одно мгновение. Грохот, скрежет, все кувырком, а потом — тишина. Моя правая нога зажата, будто тисками. Руль в паре дюймов от горла. Я тупо смотрела на покореженный стальной столб, вспоровший капот джипа.
Терри сидела рядом со мной, странно скрючившись, и кровь хлестала прямо на приборную доску.
Страх, смерть, рухнувшие надежды — и я снова вспомнила о Ронни, о себе, о нас обоих. Неужели эта мука никогда меня не оставит?
— Кому вы хотите чтобы мы позвонили? — спросили меня в больнице. Я была в ступоре, и лица собравшихся у моей кровати врачей, медсестер, полицейских, знакомого журналиста видела как сквозь пелену.
— Что с Терри? — спросила я.
— Увы, мы не смогли ее спасти.
«Мы не смогли спасти...» Нет, это я не смогла ее спасти. Опять я во всем виновата.
— Кому позвонить? — терпеливо повторила медсестра.
— Позвоните Малоуни, — ответила я и назвала номер в Джорджии. — Скажите, что со мной все в порядке.
Той ночью, когда приехали родители, я не спала. Отец крепко обнял меня, а мама плакала, прижавшись щекой к моей щеке. Впервые за двадцать лет я поняла, как мне не хватало моих близких.
Клэр!
Пишу в самолете, ночью. Лечу на Восточное побережье. Два часа назад от своего человека во Флориде я узнал, что с тобой случилось. Он работает на меня с прошлого года, с тех пор, как ты начала писать о Терри Колфилд. Я подумал тогда, что ты ввязалась в опасное дело.
Я тебя оставил в беде, одну, а должен был быть рядом. Все эти годы я старался держаться подальше. Из лучших побуждений. Да что до них теперь? Главное — снова увидеть тебя.
Постарайся продержаться до моего приезда. Прошу тебя.
Когда я очнулась после операции — впервые за два дня по-настоящему пришла в себя, — в голове у меня роились какие-то странные мысли.
— Были порваны связки и мышцы, — объяснял хирург бабушке Дотти, сидевшей у моей кровати. — Перелом бедра. Сильное нервное потрясение. Поправится примерно через полгода, правда, нога окончательно заживет через год, не раньше.
— Здесь кто-то был ночью? — спросила я, когда он ушел. Бабушка Дотти все еще была бодра, только поседела, и ее мучил артрит. — Или я была одна?
— Все мы были здесь, радость моя, — ответила она ласково. — То в палате, то в коридоре.
— Вы не видели никого... незнакомого?