Выбрать главу

Я пытался заглянуть в их суть, интуицией, памятью, нутром. В каждом — жизнь. В каждом — вина. И все же — никто не сказал ни слова.

И тогда я понял: это не про них. Это про меня. С точки зрения империи они все прах. Но судья должен понять кого он судит. Я закрыл глаза.

Наставник говорил: «Мир нельзя изменить, но ты можешь выбрать, каким будет твой след». Я вдохнул и сделал шаг вперед.

Теперь они стояли прямо предо мной, а на моих плечах была вся тяжесть выбора.

Три души.

Три греха.

Три судьбы.

И закон, который требовал не справедливости, но порядка.

Первый — дрожал. Его руки, покрытые шрамами, сжимались и разжимались, будто даже сейчас он готов был вцепиться в лопату, в нож, в что угодно, лишь бы выжить. Рабочий. Тот, кто привык к труду, к боли, к молчанию. Он не просил пощады. Не оправдывался. Лишь ждал удара, как ждал его всю жизнь.

— Ты украл, чтобы выжить, — сказал я. Его глаза расширились. Не от страха — от удивления. — Каторга. Ты будешь работать. Но ты останешься жив.

Второй стоял, как клинок, вонзенный в землю. Его спина была прямой, а подбородок вздернут. Он не просил, не молил и самое главное не опускал взгляда. Солдат? Преступник? Фанатик? Неважно. В его молчании была правда — та, что режет глубже лжи.

— Ты убил, защищая другого. — Он не кивнул. Не подтвердил. Но в его глазах мелькнуло что-то — воспоминание? — Прощен.

Третий шептал. Его губы двигались, бормоча что-то — то ли молитву, то ли заклинание, то ли просто слова, которыми он пытался убедить себя, что все еще чист. Его голова была низко опущена, но я видел — его пальцы сжимались, будто в них уже был нож, монета, фальшивая печать…

— Ты солгал, чтобы спасти себя. — Он вздрогнул. Его шепот оборвался. — И за это — смерть.

Почему я сделал такой выбор? Потому что вор может искупить вину трудом.

Потому что убийца, защищавший другого, — уже не убийца. Но лжец? Лжец разъедает самую суть закона. Он превращает порядок в хаос, правду — в пыль под ногами. И если оставить его безнаказанным — следующий раз он солжет не только за себя. Он солжет за всех. И империя падет.

Я протянул руку и в моих руках материализовался меч палача. Шаг, и я сделал то, чего требовало испытание. Лезвие прошло сквозь плоть, как сквозь воду. Не было ни крика ни крови лишь ощущения, что я исполнил приговор.

Комната растворилась.

И я стоял снова в уже знакомом зале, перед призраком-чиновником. Его взгляд был все таким же спокойным, но в нем появилось иное: уважение.

— Ты выбрал. И сделал это не сердцем, не страхом, но рассудком. — Он подошел ближе. — Испытание Силы пройдено. Следующее будет Единство.

А мне оставалось идти дальше. Второе испытание ждало впереди.

Туман рассеивался. Призрачные стражники растворялись в воздухе, словно восковые фигуры под солнцем. А я все стоял в центре пустого зала, ощупывая взглядом пространство, которое, казалось, изменилось. Стало тихо, очень тихо.

— Второе испытание, — раздался голос чиновника-призрака. — Началось…

Я не успел ответить. Пол под ногами дрогнул, и зеркальная гладь серого камня сменилась водной гладью. Прямо посреди зала возникла арка, невысокая, но украшенная теми же иероглифами, что я видел в зале с мандалами — древние символы, означающие «вспоминать», «принимать» и «оставлять».

Я шагнул в арку.

Вода не хлюпнула, не омыла. Она впустила меня — и вдруг исчезла. Я стоял в знакомой комнате. Слишком знакомой.

Тепло. Свет. Книги, свитки, мягкий ковер, чернила с резким запахом — комната наставника.

Он сидел на подушке, спиной ко мне. Чертил что-то кистью на длинной полосе бумаги, а я, юный, — я вдруг понял, что я снова юный, — стоял сзади, ожидая, когда он закончит. Я помнил этот день. Это было в тот день, когда он дал мне первую настоящую задачу — украсть печать торгового гильдмастера и подменить приказ о поставке. Я тогда думал, что это просто тренировка. Думал…

Я шагнул ближе — и картинка дрогнула. Наставник повернулся. Но его лицо было другим. Не тем, что я знал.

Это было мое лицо. Взрослое, испуганное. Искаженное болью.

— Что ты забыл? — спросил он.

— Что?.. — я отшатнулся, но голос был мягким, почти отеческим. И это делало больнее.

— Что ты забыл из того, чему я тебя учил?

Из ниоткуда появились образы. Пылающие здания. Кровь. Убийства. Мой кинжал в чьем-то горле. Крик. Шепот. Страх. Приказы, которые я не понимал. Приказы, которые я выполнял.

— Ты стал сильным, Фэн Лао. Но знаешь ли ты, для чего? — продолжал он. — Ты можешь ломать кости, но знаешь ли ты, как не сломать душу?