Мой внутренний голос говорил мне, что я нашел все, что тут было. Но разум требовал продолжить поиски, и, послушав его, я простучал все стены и пол, а также проверил все подозрительные места. Самое смешное, что я действительно нашел еще один тайник в обшивке. Вот только, судя по почти истлевшей бумаге, этому тайнику было больше десяти лет, и, похоже, он остался еще от предыдущего владельца, который занимался контрабандой наркотиков. Пусть горит вместе с остальным дерьмом.
Трюм стал братской могилой для лорда Ляна и его проклятых слуг. Ксу с глубокими мешками под глазами выложилась по полной, и теперь мы грузились на пришвартованную к барже лодку. Ликуй, бледный как полотно, но еще полный сил, на миг прислонился к балке; его могучий бок был перевязан грубым лоскутом, на котором уже почти не было крови. Гигант тяжело дышал, но все равно бережно переносил тела своих подчиненных. Как сказала Ксу, никто из верных не должен был оставаться в этом гадюшнике.
Она собиралась устроить погибшим роскошные похороны и взять их семьи на обеспечение. Настоящий лидер, за которым стоит идти, и я рад, что эта отважная девушка зовет меня другом.
Лицо Шифу было землистого оттенка, но он дышал ровно и спокойно. Помощь Ксу и его стальная воля держали рану в узде. Оба бойца уже сидели в лодке. Да, их госпожа вылечила раны, но изрядную цену за исцеление пришлось заплатить им самим. Еще несколько дней они будут как овощи. Так что всем занимались я, Ксу и Ликуй. Этот одноглазый гигант казался по-настоящему двужильным.
Три мертвых тела были аккуратно сложены по центру лодки: оба погибших бойца и госпожа Хуэйцин. Как бы Ксу ни злилась на эту старую суку, но она обязана вернуть ее тело домой, чтобы похоронить. Даже в смерти она оставалась первой госпожой дома Цуй. Вот только я почти уверен, что если ее братец попробует хоть что-то предъявить, то он попросту однажды не проснется. Моя снежная девочка обагрила руки в крови родственников, и теперь у нее нет столь жестокого, как раньше, стопора.
— Мы стащили все, что может гореть, на палубу. Пора уходить. Я хочу сама зажечь погребальный костер, чтобы освободить все эти души, — негромко произнесла Ксу. В ее усталом голосе слышалась сталь и решительность. Имея на руках такой компромат на жену отца, она может потребовать отчета, и отцу ничего не остается, как ответить честно.
— Хорошо. Помощь нужна?
— Помоги Ликую. Насколько я помню, мы сможем дойти на лодке почти до границы района. Твои товарищи с улиц помогут нам отнести тела? Я заплачу.
— Все будет, Ксу. Не стоит беспокоиться.
— Спасибо, Лао. Без тебя я бы уже была очередным трупом, а эта сука ушла бы в иной мир с улыбкой на устах. Теперь же я готова встретиться с любым из дома Цуй и доказать, что я достойна быть старшей наследницей.
— Никогда в тебе не сомневался, — произнес я с улыбкой, и она улыбнулась в ответ. Иногда нам просто нужен человек, который будет в тебя верить.
Пройдя несколько шагов по лодке, она встала на корме, держа в руках четыре стрелы с обмотанными тряпками наконечниками. Аккуратно закрепив на держателе факел, она его зажгла и скомандовала отчаливать. Четыре стрелы, которые она должна выпустить в баржу это древний ритуал прощания и смерти. Он уже почти нигде не используется, но в летописях именно так наши предки хоронили своих мертвецов.
Тяжелый воздух трюма, пропитанный смертью и прахом темных ритуалов, сменился прохладной, солоноватой сыростью канала. Мы устроились в лодке, словно израненные звери, нашедшие временное логово. Ликуй, упершись веслом в гнилую обшивку баржи, одним мощным толчком отправил нас в скольжение по черной, маслянистой воде. Баржа, нашедшая свое последнее пристанище у полуразрушенного причала, медленно отплывала в прошлое.
Ксу стояла на корме, прямая и недвижная, как нефритовая стела. В ее усталой позе не было и тени слабости — только сосредоточенность последнего аккорда. На палубе брошенного судна, под отблески ущербной луны, я видел то, что она приказала собрать: бурдюки с ворванью, разлитые широкими, жирными лужами; кучи промасленного тряпья, вперемешку с щепой и обломками; ветхие циновки, впитавшие в себя годы грязи. Все это слилось в уродливый погребальный костер, ждущий искры.
Она неспешно подняла лук. Движение было отточенным, почти ритуальным. Она выбрала одну стрелу — с длинным, вороньим оперением, черным как сама ночь. Кончик стрелы коснулся факела, закрепленного на корме нашей лодки. Черное перо на миг вспыхнуло багрянцем, а затем язычок живого огня жадно обнял наконечник, заливая его трепещущим золотом. Она натянула тетиву. Миг абсолютной тишины, где слышалось лишь шипение огня и наше прерывистое дыхание.