— Мой друг не останется один. Я наследница дома Изумрудного Кедра, и пусть я не понимаю ваших дел, зато… — Она хищно усмехнулась и продолжила. — Зато я прекрасно понимаю, что такое торговля и как жить в мире драконорожденных.
Мы оба, я и Линь, повернулись к ней. Ксу сидела прямо, ее темные глаза горели не отраженным светом жаровни, а внутренним огнем решимости.
— Если настанет такой час, — продолжила она, глядя прямо на Линь Цзюинь, — я буду рядом. Фэн Лао, мой друг. И я заплачу долги дружбы. Дом Цуй помнит своих друзей. И своих врагов.
Ее слова повисли в воздухе. Это была не угроза. Ксу просто показывала, что я для нее очень важен и она готова использовать для моего спасения ресурсы дома. А это существенно меняло расклады.
Линь Цзюинь медленно, очень медленно перевела взгляд с Ксу на меня, потом обратно на Ксу. Ее лицо, обычно столь бесстрастное, выражало интерес. Глубокий, оценивающий интерес. И что-то еще — легкое, едва уловимое удивление. Пальцы с длинными ногтями снова поскребли по лаку стола, на этот раз задумчиво. Затем ее губы растянулись в улыбку. Настоящую, на этот раз, хоть и лишенную тепла, но полную искреннего, почти хищного любопытства и некоего уважения.
— Наследница Дома Цуй, — произнесла она, и в ее голосе зазвучали новые, бархатистые нотки. — Цуй Ксу. Я слышала о тебе. Слухи, конечно, редко передают суть, но… они говорили о силе. О воле. Теперь я вижу, что слухи, возможно, даже приуменьшали. — Она слегка наклонила голову в знак признания — жест невероятно редкий от нее. — Рада познакомиться лично. Очень рада.
Ее взгляд скользнул ко мне, и в нем мелькнуло что-то, похожее на одобрение. Вот как высоко ты зашел, мальчик? Привел в мой кабинет наследницу Цуй, которая зовет тебя другом и готова рисковать, чтобы спасти твою шкуру…
— И раз Фэн Лао назвал тебя другом, — продолжила Линь, обращаясь уже непосредственно к Ксу, ее голос стал мягче, почти заговорщическим, — а он, несмотря на всю свою молодость и дерзость, редко ошибается в людях, то позволь и мне предложить тебе дружбу, Цуй Ксу. Мое имя Линь Цзюинь. Я старая усталая женщина, которая ценит ум, силу и верность. Дружба в нашем мире — редкий цветок. И за него стоит держаться. Особенно когда надвигаются бури.
Она протянула руку через низкий стол — не для рукопожатия, а чтобы легким движением пальцев коснуться тыльной стороны ладони Ксу. Интимный, значимый жест в этих кругах. Знак признания и предложения союза. Ксу не дрогнула. Она встретила прикосновение; ее пальцы лишь слегка ответили на давление. Молчаливый договор был заключен. В кабинете, пропахшем вином, сталью и тайной, родился новый, невероятно опасный альянс.
Линь откинулась назад, ее глаза блестели удовлетворенно.
— Так что, Лао, — сказала она, снова обращаясь ко мне, и в ее голосе вернулась привычная деловая резкость, приправленная новой нотой — почти материнской заботой, что было еще страшнее, — пока твой старший брат Мясник еще здесь, используй его тень по максимуму. Укрепи свои позиции. Найди козыри. Потому что когда он уедет… — Она сделала глоток вина. — … игра начнется по-настоящему. И ставки будут выше, чем ты можешь представить. Помни о друзьях. — Ее взгляд скользнул к Ксу. — И помни о тех, кто ждет твоей ошибки. Их много.
Я поднял свою чашу, салютуя ей.
— Я всегда помню, госпожа Линь, — ответил я, и моя улыбка была острее лезвия. — И благодарю за своевременное предупреждение. И за новую дружбу. — Я кивнул в сторону Ксу.
Госпожа Линь отпила из нефритовой пиалы, ее длинные, отточенные ногти мягко стукнули о гладкий камень.
— Теперь к нашей сделке. Я нашла то, что ты просил, — наконец произнесла Линь, ее голос был низким, как шелест шелка по камню, — и это слишком грязно даже для меня. Оно смердит, как давно неочищенная сточная канава.
Она неспешно достала из складок своего роскошного халата тонкий свиток. Развернула его перед собой на столе, не предлагая нам заглянуть. Ее пальцы скользили по строкам, будто ощупывая саму грязь, там описанную.
— Эту информацию ты не сможешь предъявить суду. — Она усмехнулась, и в этой усмешке ощущалось презрение к закону. — Эта грязь не для судов, Лао. Суды — для мелких воришек и пьяных драк. Для чинуш, что растратили государственные деньги. То, что нашли мои люди, — это не доказательства. Это приговор. Вопрос лишь — кому.
Она подняла глаза, и в них горел холодный, оценивающий огонь.
— Эта мерзкая крыса, Первый Советник, не знает ни чести, ни уважения к памяти предков. Островитяне не просто его партнеры по сбыту их дряни. Они его кредиторы и акционеры. Он вложился в их «торговлю». Он продавал безопасность их кораблям и караванам, а они платили ему долей. Очень солидной долей. Их яд — его золото. Его власть — их щит. И он очень расстроен, что островные варвары решили отдать дань памяти нашим предкам и сложили свои головы в пирамиды. — Когда она это говорила, я видел, как горят ее глаза. Она была словно безумный фанатик. Ее ненависть к островитянам просто накрывала волной цунами захлестывая с головой. Что же ей сделали островитяне если она их так ненавидит?