— Дядюшка Сун Хайцюань… — она чуть поморщилась, словно от неприятного вкуса во рту. — Он будет придираться к всему. К углу наклона ритуального веера. К оттенку белил на лице плакальщиц. К толщине золотой каймы на погребальных флагах.
— Пусть придирается, — я пожал плечами. — Мы все проверили. Дважды.
— Проверить — мало, Фэн Лао. Надо предвидеть. Что, если он прикажет полностью открыть крышку гроба, чтобы проверить насколько хорош погребальный наряд?
Ледяная игла кольнула меня под сердце.
— Этого он не сделает. Даже он не посмеет нарушить покой усопшей так открыто. Это вызовет гнев духов.
— Он вызовет гнев духов, но обвинит в этом меня, — парировала она. — Скажет, что моя неумелость заставила его пойти на крайние меры. Он способен на все. — Она говорила это абсолютно спокойно, без малейшего намека на истерику или каплю страха. Скорее это была холодная констатация фактов. Так говорят о погоде или о шансах на урожай.
— Тогда, я очень вежливо объясню ему, что он не прав. Ты не одна, — сказал я глядя ей в глаза. И в ее взгляде, всего на мгновение, ледяная броня растаяла. Передо мной вновь была девушка уставшая от всей этой мерзости внутрисемейных разборок.
— Я знаю, — прошептала она. — Поэтому я и могу все выдержать. Спасибо тебе. Пора проверить оставшиеся приготовления. — В этот момент она снова стала наследницей дома Цуй.
— Цветы. Где белые хризантемы? Их должно быть ровно сто двадцать восемь. Ни больше, ни меньше.
Управляющий засуетился, закивал и побежал проверять.
Я остался стоять на месте, впитывая эту сумасшедшую, похоронную суету. Воздух пах воском, ладаном, влажной землей после недавнего дождя и сладковатым, неприятным запахом тления, который уже нельзя было перебить никакими благовониями. Он шел от закрытых дверей павильона, где стоял гроб.
Ксу ненавидела женщину, лежавшую в том гробу. Всей душой, всеми фибрами своего существа. Та отравляла ее детство, унижала ее мать, строил козни против ее отца. И теперь эта же женщина, даже мертвая, заставляла ее выворачиваться наизнанку, чтобы устроить ей самые пышные, самые безупречные похороны, какие только видел этот род.
В этом был какой-то изощренный, жестокий парадокс. Ирония, достойная самих богов. Ксу хоронила своего мучителя с почестями императрицы, чтобы доказать всем, и в первую очередь себе, что она лучше ее. Что она — настоящая наследница. Что ее воля сильнее ее ненависти.
Я видел, как эта ненависть пылала в ней, сдерживаемая невероятным усилием. Она была похожа на дракона, запертого в клетке из собственного разума. И я боялся того дня, когда клетка откроется.
Слуги зажгли фонари, хотя до вечера было далеко. Небо затянулось свинцовыми тучами, предвещая новый дождь. Свет от бумажных абажуров был мягким, рассеянным, он сглаживал острые углы, прятал недочеты, создавал иллюзию идеального, застывшего мира.
Ксу закончила обход и остановилась на пороге. Она выпрямила спину, сомкнула руки перед собой. Она была готова к битве, где оружием будут не клинки, а взгляды, не удары, а намеки, не сила, а безупречное знание ритуала и железная воля.
Издалека, со стороны ворот, донесся звук колес по булыжнику. Ее враги ехали сюда. Ксу даже не повернула голову. Она лишь глубже вдохнула этот пропитанный смертью воздух и закрыла глаза на долю секунды. Когда она открыла их снова, в них не осталось ничего, кроме ледяного, безупречного спокойствия.
Я отступил на шаг назад, вглубь зала, в наступающие сумерки. Сегодня я буду тенью. Молчаливой, невидимой, готовой в любой момент шагнуть вперед и стать клинком. Представление началось.
Первой из кареты с гербом боковой ветви дома Цуй — скрещенные копья над рассеченной горой — появилась туфля из черной лакированной кожи. Затем — длинная шелковая одежда темно-зеленого цвета. Сун Хайцюань. Брат мачехи. Старейшина клана. Паук, приехавший посмотреть, не запуталась ли муха в его сетях.
Его глаза, маленькие и пронзительные, как у бешенного кабана, мгновенно окинули все вокруг: ворота, слуг, саму Ксу, меня, стоящего на шаг позади и левее, с руками, запрятанными в широкие рукава. Его взгляд был не взглядом гостя, а взглядом оценщика, высматривающего малейшую трещину на выставленном на торги товаре.
— Дом встречает гостей, но увидим ли мы достойную хозяйку? — его голос был сухим и холодным, точно скрип пера по пергаменту.
Ксу ответила церемониальным поклоном, отточенным до автоматизма. Ее голос прозвучал ровно, без единой ноты страха или подобострастия.