За Ксу последовали остальные. Сун Хайцюань выполнял ритуал с показной набожностью, словно это было его идеей. Жанлинь плескался в воде небрежно, явно считая все это ненужной формальностью. Только Юнхо действовал с искренним уважением к традиции.
Когда подошла моя очередь, я погрузил руки в теплую воду. Травяной настой почему-то напомнил мне, как я ударил старшего брата Ксу. Вода была приятно теплой, и на миг мне показалось, что я действительно чувствую, как что-то темное и липкое смывается с моей кожи.
Последним этапом был проход через дым благовоний. Мы выстроились в очередь и по одному проходили между двумя высокими жаровнями. Белый дым обволакивал тело с головы до ног, и его сладковато-горький запах въедался в одежду и волосы. Говорили, что этот дым способен изгнать даже самых цепких духов.
Когда ритуал завершился, мы переоделись в чистые одежды. Траурные белые одеяния сменились темно-серыми и черными — подходящими для тризны. Ксу выбрала строгое платье из черного шелка с серебряной вышивкой. Никаких украшений, кроме простой серебряной шпильки в волосах. Но даже в таком скромном наряде она выглядела как императрица.
— Теперь тризна, — сказала она, когда мы остались одни. — Последнее испытание и я буду свободна говорить, что думаю.
— Чего ты ожидаешь? — спросил я.
— Всего, — ответила она просто. — Они не станут больше играть по правилам. Сегодня они поняли, что открытая конфронтация им не поможет. Значит, будут действовать исподтишка.
Я кивнул. Ее логика была безупречной. Враги, загнанные в угол, становятся особенно опасными. Значит это будет убийца или яд. Но первый вариант выглядел маловероятным, сейчас охрана поместья не пустит никого из вооруженных. Значит яд. В том, что старший брат хочет смерти моей подруги я был абсолютно уверен.
Главный зал поместья преобразился для тризны. Длинные столы были расставлены в форме буквы П, с почетным местом для Ксу во главе. На столах стояли десятки блюд — от простых вареных овощей до изысканных деликатесов. Но главным украшением стола были поминальные чаши с рисовым вином, расставленные перед каждым местом.
По традиции, тризна должна была показать щедрость дома к гостям и уважение к памяти покойной. Каждое блюдо имело символическое значение. Рыба означала изобилие, курица — процветание рода, фрукты — сладкую память об ушедшей. Ирония была в том, что Ксу ненавидела женщину, в честь которой устраивался этот пир, но должна была играть роль любящей падчерицы.
Гости начали прибывать с наступлением сумерек. Представители других знатных домов, торговцы, которые имели дела с домом Цуй, дальние родственники — все они пришли отдать последние почести и, конечно, посмотреть на разворачивающуюся драму. В мире драконорожденных семейные распри были лучшим развлечением.
Я занял свое место за столом — справа от Ксу, как и подобало ее близкому другу. Отсюда мне хорошо были видны все гости, особенно Сун Хайцюань и братья, которые расположились напротив. Жанлинь уже успел выпить больше, чем следовало, и его лицо покраснело от вина и злости. Дядя выглядел спокойным, но я заметил, как его глаза постоянно скользили по залу, словно он что-то высматривал.
Ксу поднялась, чтобы произнести первую речь. В зале воцарилась тишина.
— Друзья, родные, почтенные гости, — начала она, и ее голос зазвучал ясно и торжественно. — Мы собрались здесь, чтобы почтить память госпожи Хуэцинь, которая была частью нашего дома и нашей семьи. Пусть ее дух обретет покой, а мы сохраним о ней добрую память.
Слова были правильными, традиционными. Никто из присутствующих не мог найти в них изъян. Но я видел, как сжались губы Сун Хайцюаня. Ему не нравилось, что Ксу ведет церемонию, словно истинная хозяйка дома.
Один за другим гости поднимались, чтобы произнести свои речи. Все говорили о добродетелях покойной, ее мудрости, красоте, преданности семье. Ложь, отточенная до блеска, как лезвие церемониального клинка. Все знали, какой на самом деле была Хуэцинь, но никто не смел сказать правду на ее поминках.
Когда подошла очередь Сун Хайцюаня, он встал медленно, с достоинством старейшины. Его речь была длинной и витиеватой, полной намеков и скрытых смыслов. Он говорил о важности семейных уз, о том, как молодежь должна учиться у старших, о необходимости единства в трудные времена. Каждое слово было направлено против Ксу, но сформулировано так искусно, что открыто обвинить его было невозможно.