— Это чистая правда. — Голова Дженси возникла рядом с рыжей.
— Пожалуй, — задумчиво сказала Элли.
— Совершенно точно, что вы мне нужны, — с чувством сказал Риньярд. — И хорошая трепка в придачу.
— Она тебя ждет. — Айлин подняла голову и в упор смотрела на рыжего. — Можешь не сомневаться. Получишь, как только твоя бесстыжая рожа будет готова принять новые синяки.
— А я признался Келу, что почти собрался идти следом за тобой, — сказал Эриллард.
— Все могло быть иначе, — Риньярд был готов расплакаться. — Если бы… Если бы я… Сефер…
— Заткнись, — прикрикнул Эриллард. На шее седого шири вздулись жилы. — Не бери напрасной вины. Не ты его убил.
— Кого же винить?!
— Никого. Даже этого Барата-несчастного изверга.
Роковое имя заставило всех замолчать. Потом Элли заметила:
— Знаешь, Эрил, ты никогда прежде не мог сказать такое про азешца.
— Что он «несчастный изверг»?
— Нет, что он не виноват.
— Он жизнью заплатил. Его любимая погибла… Слишком много смертей. — Эриллард уставился в темнеющую синь озерных вод.
Свежий ветерок, пролетевший над озером, заставил Керриса передернуть плечами.
— Мерзнешь, — улыбнулась свернувшаяся калачиком Элли. — Голова у меня не тяжелая?
— Да нет.
— Давайте разложим костер. Веток полно, — предложила ожившая Дженси.
Керриса обожгло воспоминанием: железный прут в дымящихся углях.
— Нет, не надо, — в один голос возразили Элли и Риньярд. Видно, вспомнили то же самое.
Темнело. Шири ежились.
— Эриллард, ты не забыл огниво? — спросил Кел.
— Как можно.
— Тогда разведи огонь.
Риньярд и Элли вместе с Дженси пошли за хворостом. Калвин расчистил землю под костер и выложил круг из влажных камней. Эриллард запалил сухой мох, добавил горсть травинок, веточки. Вскоре веселое пламя плясало, отражаясь в почерневшем озере.
Кел лежал на спине, прикрывая рукой глаза. Айлин, склоняясь над ним, что-то говорила. Когда мех, вновь пущенный вкруговую, попал к ним, Кел сказал с хмельной тоской.
— Почему мы не взяли с собой двух бурдюков? Этот уже кончается.
— И тебе вполне достаточно, — урезонил брата Эриллард.
— Я совершенно трезв. — Кел отшвырнул сморщенный кожаный пузырь и вышел к костру. — Нам никак нельзя напиваться. — Он грузно осел на траву. Его глаза блестели то ли от вина, то ли от слез. — Завтра мы уезжаем.
— Едем? — Элли обомлела. — Куда мы отправляемся?
— В небольшое путешествие, — ответила Айлин. — Дальние края пока не для нас.
— Почему?
— К началу уборки урожая мы должны быть в Галбарете.
— Давайте поедем в Махиту. — У Элли загорелись глаза. — Ты увидишь Махиту, Керрис.
— Целью может быть и Кендра-на-Дельте. Доберемся до Махиты, а оттуда поскачем прямиком по Великой Дороге, — продолжала Айлин.
— Так и будет, — твердо сказал Кел. — Там Керен, сестра Сефера. Едем в Кендру-на-Дельте.
В наступившей тишине Керрис ляпнул:
— Я не поеду с вами в Махиту и вообще…
У Элли глаза чуть не выскочили из орбит.
— А я-то думала…
— Я знаю о чем. Но я не шири. — Ему никто не возразил. — И никогда не смогу стать танцором, стать одним из вас. Илат-моя родина и мой дом, здесь у меня родные, — он говорил, избегая смотреть на Кела.
— Ты свободен в своем выборе, челито.
Челито. Даже сейчас у брата нашлось для него ласковое слово. Сердце вдруг защемило… Он вернулся к действительности от резкого хруста. Элли сломала прутик.
— Глядите, падает звезда! — ликующе закричала Дженси.
— Да, а я и не заметил, — равнодушно сказал Эриллард.
— А я успела! — Элли хлопнула в ладоши. — Это добрый знак. На пути в Махиту и дальше нас ждет удача. Кто будет допивать вино за гладкий путь?
В костер подбросили свежих веток. Искры с треском уносились в вышину. Айлин запела. Огонь превращал хворост в самые невероятные вещи. Шири стали спрашивать друг друга.
— Я вижу в огне куст, — сказала Дженси.
— А я-водопад, — сказала Айлин, оборвав песню.
А Керрису привиделся в пламени и мерцании углей шири, скачущий верхом, но он промолчал и продолжал смотреть.
Под утро Керрис очнулся, спросонья испугавшись деревьев, нависающих со всех сторон. Небо посветлело. На лоб ему вдруг опустилась рука, и чей-то голос сказал:
— Спи, Керрис, спи.
От слов и повелительного прикосновения сами собой закрылись глаза…
Проснулся он под птичьи трели и зажмурился от яркого света. От вчерашнего костра остался тонкий слой невесомого пепла. Примятая трава да винный дух говорили о недавнем присутствии людей. Уходя, шири укрыли его одеялом. Пояс с кинжалом лежал рядом. Керрис не помнил, чтобы он его снимал.
Они, выходит, уехали. Ничего, сами говорили-ненадолго. По пути в Галбарет непременно заедут в Илат. Снова будут танцевать и показывать боевое искусство на площадке, а он, в толпе горожан, — смотреть.
Керрис спускался, глядя на приветливые серебристые домики за золотистыми полями. На пасеке склонилась к одному из ульев женщина. С полей ее шляпы свешивалась кисея, собранная у шеи.
— Здравствуй, — приветливо сказала она.
— Добрый день, Клео. — Он отшатнулся от пролетающей пчелы. — Что, клейменые уехали?
— Еще вчера. Остались двое-один с перебитой рукой и его бородатый приятель. Тебе лучше тут не останавливаться, — Клео кивнула на улей. — Мои питомцы вот-вот заинтересуются, кто это отвлекает меня от дел. Пчелы ревнивы.
— Тебя тоже жалят?
— Никогда.
Керрис вспомнил рассказ Кела о его встрече с пчелами и заторопился.
Двери лавок и домов на площади были распахнуты, а у Лары даже камешек был под косяк подложен, чтобы дверь случайно не захлопнулась.
Керрис вошел в нее, сам не зная зачем. Увидев гостя, Лара выпрямилась. В руке старейшины был веник. Циновки кучей громоздились в углу. В уборке Ларе помогала еще одна женщина.
— Добрый день, Керрис. Это моя дочь Сорит. А это Керрис, сын Элис.
Сорит улыбнулась. Она походила на мать, широколицая, в платке, повязанном точно так же.
— Я п-проверю хлеб. Из-звините. — Сорит вышла.
— Вот, убрали вешалки со стены, Хранителя решили из этой комнаты перенести. А у Сорит тесто с утра поставлено…
— Ваша уборка… Эти открытые двери…
— Да. Так принято делать в Илате, когда человек умирает.
Со словами Лары вернулась в душу вчерашняя боль.
— Я этому все еще не верю.
— Кто с легкостью принимает гибель близкого, тем более совсем молодого? Но мы должны верить, что и сама смерть входит в понятие ши и общую гармонию мира.
На пороге появился знакомый Керрису малыш. Сунув палец в рот, он слушал Лару.
— Челито, твоя мама на кухне.
Внук с достоинством протопал через комнату. Ему нравилось шлепать босиком по полу без циновок.
— Мерита передала тебе еще бумаги. Твои вещи тоже у нас.
— Спасибо. Как она, лехи?
В кухне раздался громкий плач и голос Сорит, успокаивающей сына.
— Как прежде. В ее состоянии не приходится ждать улучшения.
Ему стала досаждать назойливая муха. Пришлось отмахиваться от нее.
— Лехи… — он не знал, можно ли это спрашивать.
— Что?
— Лехи, почему ты не можешь ее исцелить?
Лара закрыла глаза, и Керрис уже ожидал услышать отповедь своей бесцеремонности, был готов просить прощения…
— Мы никогда не в силах спасти тех, кого любим, — вдруг сказала она и умолкла.
Вошла Сорит. Ребенок совершенно успокоился на ее руках. Сверху затренькал колокольчик. Сорит спустила сына на пол, и он побежал в сад.
— Я п-поднимусь.
— Нет. Она зовет меня. — Лара вручила дочери веник, как оружие перед битвой.
Керрис вышел и бесцельно побрел по Илату. Не помня как, он оказался на тропинке, уходящей под сень кипарисов. Там за деревьями серебрилась крыша Танджо.
Он остановился возле колонны Хранителя. В ней виделось соединение стихий: воды, ветра, земли и огня. Так и не научился он воспринимать этот образ как человеческое творение. Но теперь мог смотреть на изваяние без суеверного страха. Сефер хотел видеть его учителем в Танджо. Лиа и Ардит ждут под свой кров…