— Что это он болтает?
Инспектор Перроне проворчал:
— Точно не знаю. Но действительно, в «Веселой мельнице» был клиент… его никто прежде не видел…
— Когда он ушел?
Комиссар внимательно посмотрел на Шабо, к которому возвращалась надежда, потом перестал заниматься им. Теперь он обратился к другим полицейским:
— Хорошо, в каком порядке люди выходили из кабачка?
— Сначала двое приятелей… По крайней мере, они сделали вид, что уходят, потому что установлено, что они спрятались в подвале… Потом танцор и музыканты… Кабачок закрывали… Человек, о котором идет речь, увел Адель, танцовщицу, служащую в этом кабачке…
— Значит, оставались хозяин, Графопулос и два официанта…
— Простите, один из официантов, тот, которого зовут Жозеф, ушел вместе с музыкантами…
— В зале, значит, оставались хозяин, официант и грек…
— И двое приятелей в подвале…
— А что говорит хозяин?
— Что клиент в этот момент вышел и что он с Виктором погасили лампы и заперли двери…
— А того человека, о котором говорит Шабо, больше не видели?
— Нет! Мне тоже описывали его как высокого широкоплечего мужчину… Думают, что он француз, потому что говорит без здешнего акцента…
Комиссар зевнул, и по тому, как он выбивал трубку, было видно, что он раздражен.
— Позвоните же в «Веселую мельницу» и спросите Жирара, что там происходит…
Шабо ожидал, охваченный тоской. Ему было еще тяжелее, чем прежде, потому что теперь появился луч надежды. Но он боялся ошибиться.
Это был болезненный страх. Он вцепился руками в край стола. Взгляд его блуждал от одного полицейского к другому и чаще всего останавливался на телефонном аппарате.
— Алло!.. «Веселую мельницу», пожалуйста, мадемуазель…
А полицейский, интересовавшийся трубками, спрашивал других:
— Так, значит, решено, я напишу зятю?.. Да, какие трубки вы хотите? Прямые или изогнутые?..
— Прямые! — ответил комиссар.
— Итак, две дюжины прямых трубок… Скажите, я вам больше не нужен?.. У моего сынишки корь и…
— Можешь идти.
Прежде чем выйти, полицейский бросил последний взгляд на Жана Шабо и тихо спросил своего начальника:
— Задержите его?
Молодой человек, который слышал его слова, пытался различить ответ, напрягая все свои чувства.
— Еще не знаю… Во всяком случае до завтра… Прокуратура решит…
Надежда была потеряна. Мускулы Жана расслабились. Если его и отпустят завтра, это будет слишком поздно. Его родители узнают. В эту минуту они уже ждут его, беспокоятся!
Но он не мог больше плакать. Он совсем ослабел.
Смутно услышал телефонный разговор.
— Жирар?.. Ну так что он там делает?.. Как?.. Мертвецки пьян?.. Да, этот здесь!.. Нет!.. Он, конечно, отрицает!.. Подожди! Я сейчас спрошу у начальника…
И обращаясь к комиссару:
— Жирар спрашивает, что ему делать. Молодой человек мертвецки пьян… Он заказал шампанское и пьет с танцовщицей, которая почти так же пьяна, как он…
Арестуем его?
Начальник со вздохом взглянул на Жана.
— У нас уже есть один… Нет! Оставьте его в покое…
Может быть, он допустит неосторожность… Но пусть Жирар не выпускает его из виду!.. Мы ждем его звонка. Пускай сразу же позвонит нам…
Комиссар уселся в единственное в зале кресло и, закрыв глаза, казалось, уснул. Но струйка дыма, поднимавшаяся от его трубки, показывала, что он и не думал спать.
Один из инспекторов приводил в порядок протокол допроса Жана Шабо. Другой расхаживал по залу, с нетерпением ожидая наступления трех часов, когда он сможет пойти спать.
Стало свежее. Даже табачный дым казался холодным.
Молодой человек не спал. Его мысли путались. Опершись локтями на стол, он закрывал глаза, открывал их, снова закрывал. И каждый раз, как его веки поднимались, он видел все ту же бумагу с заголовком, на которой было написано красивым английским почерком:
«Протокол составлен на имя Жозефа Дюмуруа, поденщика, проживающего в Флемаль-От, по делу о краже им кроликов у…»
Остальное было закрыто бюваром.
Телефонный звонок. Инспектор, который ходил по залу, взял трубку.
— Да… Ладно… Понятно… Я сейчас скажу ему!..
А этот уж там не соскучится!..
Он подошел к начальнику:
— Звонил Жирар… Дельфос и танцовщица взяли такси и поехали на квартиру к Адели, улица Режанс. Они вошли вместе… Жирар следит за ними…
Сквозь красноватый туман, окутавший его мозг, Жан представил себе комнату Адели, постель, которую он видел неубранной, танцовщицу — она раздевается, зажигает спиртовку…
— Вам все еще нечего сказать? — спросил его начальник, не вставая с кресла.
Жан не ответил. У него не было на это сил. Он едва понял, что обращаются к нему.
Вздохнув, комиссар сказал инспектору:
— Можешь идти!.. Оставь мне только немного табаку…
— Вы надеетесь чего-нибудь добиться?
И взглядом он указал на черный силуэт Жана, согнутый вдвое, грудью навалившийся на стол.
Комиссар снова пожал плечами.
В памяти Шабо образовался провал. Черная дыра, в которой кишели тени и красные искры.
Он выпрямился, услышав настойчивый звонок, увидел три бледных окна, желтоватые лампы, комиссара, который протер глаза, машинально взял свою потухшую трубку и, потирая затекшие ноги, направился к телефону.
— Алло! Да!.. Алло!.. Сыскная полиция, да!.. Да нет, старина… Он здесь… Как?.. Пусть приходит навестить его, если это доставит ему удовольствие…
И комиссар, с пересохшим ртом, закурил трубку и сделал несколько глубоких затяжек, прежде чем остановился возле Шабо.
— Это твой отец заявил о твоем исчезновении в комиссариат шестого района… Наверное, он сейчас придет.
Лучи солнца неожиданно выглянули из-за соседней крыши, воспламенили одно из оконных стекол, в то время как служители входили с ведрами и щетками, чтобы начать уборку помещения.
От рынка, находившегося в двухстах метрах, напротив ратуши, поднимался неясный шум. Появились первые трамваи, они позванивали, как будто должны были разбудить город.
Жан Шабо с блуждающим взглядом медленно провел рукой по волосам.
Глава 5
Очная ставка
Хриплое дыхание стихло в тот момент, когда Дельфос открыл глаза; он тут же сел на постели, бросив вокруг себя испуганный взгляд.
Занавески в комнате не были задернуты, и электрическая лампочка все еще горела, примешивая свои желтые лучи к дневному свету. Шум города, полного жизни, поднимался с улицы.
Слышалось размеренное дыхание. Адель, полураздетая, спала лежа на животе и зарывшись головой в подушку. Влажное тепло исходило от ее тела. Одна нога была обута, и высокий каблук вонзился в золотистое шелковое одеяло.
Рене Дельфоса мутило. Галстук душил его. Он встал, чтобы выпить воды, обнаружил ее в графине, но не нашел стакана. Он жадно выпил теплой воды прямо из графина, посмотрелся в зеркало.
Мозг его работал медленно. Воспоминания возникали одно за другим, но между ними были провалы. Например, он не помнил, каким образом появился в этой комнате. Он посмотрел на свои часы. Они остановились, но по движению на улице было ясно — сейчас по меньшей мере девять часов. Банк напротив уже открылся.
— Адель!.. — позвал он, чтобы не оставаться одному.
Она пошевелилась, повернулась на бок, поджав ноги, но не проснулась.
— Адель!.. Мне нужно с тобой поговорить…
Он смотрел на нее, не испытывая желания. Может быть, в тот момент белое тело женщины даже вызывало в нем легкую тошноту.
Она открыла один глаз, пожала плечами, снова заснула. По мере того как Дельфос приходил в себя, он все больше нервничал. Его бегающий взгляд ни на чем не останавливался. Он подошел к окну, узнал на тротуаре напротив полицейского инспектора, который ходил взад и вперед, не сводя глаз с двери.
— Адель!.. Проснись же, ради Бога!..
Его охватил страх! Невыносимый страх! Он поднял свой пиджак, валявшийся на полу, надел его, машинально ощупал карманы. В них не было ни сантима.
Он снова выпил воды, и, попадая в его больной желудок, она казалась слишком тяжелой, слишком пресной. На минуту он подумал, что, если его стошнит, ему станет легче, но это у него не получилось.