«ТАЙНА ПЛЕТЕНОГО СУНДУКА
…Сегодня утром, около девяти часов, сторож, только что открывший ворота зоологического сада, заметил плетеный сундук большого размера, стоявший на лужайке.
Он тщетно пытался открыть его. Сундук был закрыт на задвижку, запертую большим висячим замком.
Сторож позвал полицейского Леруа, который, в свою очередь, оповестил полицейского комиссара четвертого округа.
Только в десять часов сундук был отперт слесарем.
Представьте себе зрелище, открывшееся глазам следователей!
Внутри был труп, сложенный пополам! Стараясь полностью засунуть его в сундук, преступник не остановился перед тем, чтобы сломать шейные позвонки. Это был труп человека лет сорока ярко выраженного иностранного типа. Обыск ничего не дал, бумажника при нем не оказалось! В одном из жилетных карманов были найдены визитные карточки на имя Эфраима Графопулоса.
Этот человек, по-видимому, прибыл в Льеж совсем недавно, потому что его нет в списке иностранцев и он не фигурирует среди вновь прибывших постояльцев гостиниц города.
Судебный врач начнет вскрытие только сегодня днем, но уже теперь есть основания предполагать, что смерть наступила в течение ночи и что убийство было совершено при помощи очень тяжелого орудия: резиновой дубинки, железного бруска, мешка с песком или свинцовой палки.
Из следующего выпуска нашей газеты можно будет узнать все подробности этого дела, которое обещает быть сенсационным».
С газетой в руках Жан подошел к окошечку газеты «Ла Мёз», сдал туда судебные объявления и стоял, ожидая квитанции. Город был оживлен. То были последние солнечные дни. На бульварах уже начинали строить балаганы для большой осенней ярмарки.
Он напрасно пытался заметить, не идет ли позади него тот человек, который следил за ним утром.
Проходя мимо «Пеликана», он не обнаружил там Дельфоса, хотя у него не было лекций во второй половине дня.
Он сделал крюк, чтобы пройти по улице По д'Ор.
Двери «Веселой мельницы» были открыты. Зал тонул в темноте, в нем едва различались гранатовые банкетки.
Виктор мыл окна, обильно поливая их водой. И Шабо ускорил шаги, чтобы его не заметили.
Он зашел еще в «Экспресс», в «Льежскую газету».
Балкон Адели притягивал его. Однажды он уже посетил ее, месяц тому назад. Дельфос поклялся ему, что он был любовником танцовщицы. И тогда Шабо постучал к ней в дверь, около полудня, под каким-то предлогом. Она приняла его, одетая в сомнительной чистоты халат, и при нем продолжала одеваться, болтая с ним, как близкая приятельница.
Шабо не делал никаких попыток. И все-таки ему приятна была такая интимность.
Он толкнул дверь первого этажа, рядом с бакалейной лавочкой, поднялся по темной лестнице, постучал.
Никто не ответил. Но скоро раздались шаркающие шаги. Дверь приоткрылась, донесся резкий запах горящей спиртовки.
— Это ты! Я думала, это твой приятель!
— Почему?
Адель уже возвращалась к маленькой никелевой спиртовке, на которой лежали щипцы для завивки.
— Так, подумала! Не знаю, почему! Закрой дверь, быстрее! А то сквозняк…
В эту минуту у Шабо возникло желание довериться ей, сказать ей все, спросить у нее совета, чтобы эта женщина с усталыми глазами и с телом, немного увядшим, но таким еще соблазнительным под халатом, в красных домашних туфлях, в которых она шлепала по неубранной комнате, утешила его.
На незастланной постели он увидел номер «Льежской газеты».
Глава 3
Широкоплечий мужчина
Она только что встала, возле спиртовки стояла открытая коробка сгущенного молока.
— Ты пришел один, без приятеля? — еще раз спросила она.
— А почему я должен быть с ним?
Она не заметила его раздражения, открыла шкаф и достала оттуда рубашку розовато-оранжевого цвета.
— Это правда, что его отец крупный промышленник?
Жан не сел, он даже не снял шляпу. Он смотрел, как она ходила по комнате, охваченный смутным чувством: здесь были и меланхолия, и желание, и инстинктивное уважение к женщине, и отчаяние.
Она не выглядела красавицей, особенно в шлепанцах и мятом халате. Но, может быть, для него, когда она держалась так просто, в ней было еще больше очарования. Сколько ей лет? Двадцать пять или тридцать?
Во всяком случае, она уже знала жизнь. Она часто говорила о Париже, о Берлине, об Остенде. Упоминала названия всем известных ночных кабачков.