Вторгаясь в моё тело, сердце, душу и само моё естество… люби меня, мой единственный друг.
«Последняя капля миража, последняя капля лжи» – вторится в голове, но щемящей пыткой в сердце копошится наивное неверие: неужели ты, отдающий мне все свои силы, бьющийся со мной в агонии соединения лицом к лицу, можешь быть жестокосердным предателем? Да, мы вновь переместились, и это наша последняя поза. Теперь ты сидишь передо мной на подогнутых под тело ногах, я же взгромоздился на них, и сейчас сдавливаю твою талию коленями, оплетая руками плечи. Самозабвенно я принимаю тебя до самого корня, стремительно загоняя твою плоть в своё нутро, что порывисто сокращается в приближающейся эйфории. Испытавший пик не так давно и поначалу сдерживаемый болью, сейчас я подгоняем мощными искромётными толчками в самый эпицентр мужской точки наслаждения. Ты же готов достичь оргазма уже давно, однако едва ли не болезненная для тебя узость моего прохода и постоянная смена темпа с торопливого на расслабляющий помогла тебе оттянуть развязку. Думаю, хоть это и редкий дар, мы сумеем в этот раз кончить одновременно. И эту страсть, и эту жизнь.
Вот-вот… уже… рука моя тянется к кинжалу… дрожат неуверенно пальцы… Последняя капля миража… последняя хрупкая скорлупка мира… Вечный бесконечный взрыв земли, когда клокочут её магматические источники за секунду, прежде чем излиться… когда клокочет вакханалия в наших чреслах… когда судороги земли сотрясают обрушающуюся пещеру… Каменные монолиты осыпаются с потолка хрупким сахаром, клочья плоти пеплом отлетают от наших чернеющих в агонии оргазма тел.
Сейчас или никогда. Но рука с кинжалом поднимается нехотя, обходными путями следуя к твоему горлу. Мир вокруг настолько зыбок и бурлив, что острие случайно в дрогнувшей руке в любой момент может пропороть взбухшую венку на белой шее. Зачем же я удерживаю его, с трудом держа ладонь под контролем? Неужели моя воля ослабла, и размякло сердце? Я всматриваюсь в ясную северную зелень твоих глаз, надеясь разглядеть в ней хоть уголёк ненависти или садизма, чтобы оправдать себя, но встречаюсь лишь с… доверием и доброй волей?
Прощальным светом горят минералы… Их радужные оттенки сливаются в единую струю, миг от мига топя пространство в лишающей зрения белоснежности… где выгорает от наслаждения сетчатка… и где с прояснившегося лица твоего исчезает последняя печать личины Зверя… Неожиданно твои пальцы вцепляются в запястье моей руки с оружием, подводят почти вплотную к тебе… И в следующий миг с целомудренной нежностью твои губы прикасаются к моим.
Как целует луч солнца новорожденный бутон, так и ты целуешь меня, а затем с языка твоего прямо к моим губам слетает тихий шёпот с единственным словом: «Спасён».
И твои пальцы быстро исчезают с моего запястья, так что я не успеваю прокричать: «нет!».
НЕТ!
Но прощальный толчок землетрясения уже сделал своё дело. Ты изливаешься синхронно: твоё семя бьёт в меня где-то глубоко внутри одновременно с моим пиком, и кровь твоя из белого излома гортани орошает моё лицо, когда клинок инерции с убийственно-лакомым хрустом вонзается в тело. В зелени глаз на миг загорается такой редкий для тебя блеск недоумения и лёгкой детской растерянности…
НЕТ!
Сходя с ума, едва ли не теряя зрения от застивших глаза солёных капель, я пытаюсь зажать твою рану, поддержать твоё слабеющее тело, из которого с каждой драгоценной каплей утекает жизнь… Что же я сотворил?!!
НЕТ!
Хотя… я ведь не довёл задуманное до конца… не медля ни секунды, разворачиваю обагрённое острие к себе, и рука моя совершает резкий рывок… так странно, что боли нет, но глаза заволакивает тьма… заключительная картина перед моим взглядом – нежная умиротворённая улыбка смерти на твоих губах…
Лишь только Балдахина тень без разумов-любовников осиротела,
Рука взлетела… заметалась… однако ж всё равно и та сгорела…
***
– Очнулись, доктор Ватсон? Вот и славно. Не беспокойтесь, зрение скоро придёт в норму. Сейчас, только сделаю вам маленький укол, и вы будете как новенький. Гордитесь собой, ваша миссия прошла успешно.
Блондин с трудом оторвал голову от хрустящей белоснежной подушки, приподнявшись на койке на руках. Тело его казалось невесомым, но в черепной коробке полыхала боль. Перед глазами было мутно и двоилось. Через полминуты мучительных попыток сосредоточиться мужчина вспомнил, что его зовут Джон, а ещё через полминуты настоящей мыслительной пытки он осилил всю остальную свою биографию вплоть до того момента, как в Чертогах Разума призрачным кинжалом проткнул иллюзорный образ своего тела. Шалым взглядом Джон прошёлся по помещению. Дочиста вылизанная комната со сверкающими стеклянными табло приборами и множеством пластиковых трубок капельниц напоминала лабораторию, в которой экипаж иллюзорного дирижабля и начал своё путешествие из реальности в Чертоги Разума. На соседних койках лежали Молли и Грегори. Лица их были спокойными и без видимых повреждений. Выглядели патологоанатом и полисмен так, будто глубоко спали. Приборы, что были к ним подключены, издавали мерное попискивание.
– Не тревожьтесь за своих приятелей, они тоже скоро придут в норму. Они молодцы, как и вы. А сейчас мне нужно только приготовить инъекцию…
Джон резко обернулся, от чего комната на миг накренилась вбок, и, поборов головокружение, заметил недалеко от своей койки грузного мужчину в белом халате. Тот стоял к нему спиной, копошась над подносом с инструментами, и постоянно бормоча что-то себе под нос.
– Где Майкрофт? – хрипло воззвал к нему Ватсон. – И где Шерлок?! Мы уже в реальности? И кто вы вообще такой?
– Я – главный фармацевт, что руководил вашим путешествием в разум мистера Холмса-младшего. Холмс-старший сейчас на совещании, а брат его в другой палате. Ложитесь, успокойтесь, скоро вы со всеми встретитесь. А сейчас вам надо немного поспать. Небольшой укол, чтобы вернуть вам сон и силы… сейчас, сейчас.
Но последнее, чего хотел Джон в данную минуту, так это спать. Нет, он уже достаточно пробыл в мире миража. С жадностью взгляд Ватсона блуждал по интерьеру лаборатории, цепляясь за каждый предмет обихода, что был абсолютно реален и материален. Как же разум Джона изголодался по реальности! Почти с маниакальной радостью доктор принялся изучать первое, что попало в поле зрения – учебные плакаты по оказанию первой помощи, неизвестно как оказавшие здесь. Точнее, три плаката с инструкциями в картинках: как освободить верхние дыхательные пути человека от инородных предметов, как делать искусственное дыхание и как оказать помощь при обмороке.
Что-то щелкнуло в голове у доктора. Зудом прокатилось ощущение, что он это уже где-то встречал. И тут плакаты с дикой ясностью напомнили Джону этапы Сделки!
Танец, когда Чудовище, точнее, Шерлок в буйной пляске как-то стал позади него и обхватил сжатыми вместе руками-лапами за живот, чуть потянув на себя. Джон тогда воспринял это лишь как неудачную попытку домогательства.
Поцелуй, когда Шерлок одной когтистой дланью ухватил его за подбородок, а другой на пару мгновений перекрыл доступ кислорода в нос. Джон тогда счёл это «убийственно-остроумной» забавой Зверя.
Близость, когда… инструкция при обмороке гласила уложить пострадавшего на спину, приподнять повыше ноги и расстегнуть тесную одежду… и Шерлок проделал это. Джон тогда верил, что это измена их дружбе.
Конечно же, друг не совершал действий первой помощи в буквальном смысле – все эти эпизоды были не больше, чем символом, но… чего? Зачем?! Какой в них был смысл?! Раздирающая болезненная пытка в голове Ватсона не утихала, но он не прекращал лихорадочно думать, пока фармацевт рядом всё продолжал приговаривать:
– …сейчас, сейчас, чтобы вернуть вам сон и силы… сейчас, сейчас, всего одна крохотная инъекция…
Не обращая внимания на его болтовню, Джон ещё раз всмотрелся в надпись на стене над плакатами жирными печатными буквами: СПАСЕНИЕ ПОСТРАДАВШЕГО. И осторожная мелкая подпись женским почерком от руки внизу: «для защиты близких людей от зла».