Та пора моей жизни была очень насыщенной и несколько хаотичной, впечатлений – море, но по части фигурного катания в голове был хаос: нет партнерши, работа вроде идет, а толку ноль. И вот тут я сильно увлекся посиделками с футболистами, а ребята умели отдохнуть…
Был у нас во дворе мужик, отличительной чертой которого был абсолютно пропитой вид. В этом состоянии он пребывал денно и нощно, то есть всегда. Звали его Толик. Лет ему было где-то от пятидесяти до семидесяти пяти, в зависимости от того, сколько Толик спал и сколько принял на грудь. Одет он был всегда в черное твидовое пальто в пол, вокруг шеи был намотан длинный светло-серый вязаный шарф а-ля Остап Бендер. Его абсолютно седая шевелюра и такие же борода и усы создавали образ артиста драматического театра, уволенного оттуда из-за кляуз бездарных коллег-завистников. У Толика был удивительный дар рассказчика. Он врал практически в каждом слове, но мы же любим хороших рассказчиков, а тут Толик, причем очень артистичный.
Все его байки рассказывались в манере нашей старой артистической школы. Вот, например, представьте Николая Симонова в роли отца в великом фильме «Овод». В этой подзабытой манере с серьезным переигрыванием и работал наш Толик. Рассказывать он начинал всегда внезапно. Появлялся он как-то из ниоткуда, откуда-то из-за стоящих у железной дороги таких же железных коричневых гаражей. Шатающейся походкой он подходил к нам, компании пацанов, подсаживался на фанерные ящики с интеллигентным «Не помешаю?» Мы всегда отвечали: «Конечно, нет!» – уже ожидая очередной шедевр от мастера слова и перевоплощений.
Обычно он долго молчал и слушал наши пацанские разговоры и споры, потом оттолкнувшись от темы, как от морского пирса, погружал нас в свою «правдивую» историю. Забыл упомянуть одну важную деталь: у Толика на правой руке отсутствовал большой палец. О потере этого пальца мы прослушали много различных историй, одной из моих любимых была версия о том, как, будучи серьезным вором, он должен был отвечать за воровской общак. Деньги были очень большие, и вот они как-то пропали. Спросили, естественно, с Толика, а он ни ухом ни рылом. Лежали, говорит, в чемодане под диваном, и теперь нету. Он им клялся, и «Гадом буду», и «Век воли не видать», но только после отрезанного пальца ему воры поверили. Деньги потом нашлись под кроватью в другой комнате. А палец-то не вернешь.
Эта история могла бы сойти за правду, но были и другие. В тот вечер мы обсуждали фильм «В бой идут одни "старики"». Кто-то говорил, что не могло быть музыки на войне, кто-то утверждал, что это фишка фильма. Я, кстати, со вторыми. Толик молчал, и только закурив сигарету, как бы невзначай произнес: «Музыка, говорите. Нам только "Элки" дали. Хорошая машина, послушная, есть с чем сравнить. Мы с напарником поднялись новые машины опробовать, летим спокойно. Я слушаю, как движок себя ведет, как на первой, как на холостых… Вдруг из облаков два "мессера", я педаль в пол – они за мной. Напарник сразу отвалился, эти не отстают, серьезные ребята. Я в "мертвую петлю", они за мной, я в "штопор" – они за мной, я в боковые зеркала смотрю – они на хвосте. Что делать, пока не знаю. Ну что, ребятки, нашего аса просто так не возьмешь! Вижу вдалеке туннель, по габаритам смотрю, вхожу я в туннель, а "мессеры" – опа, и зависли, ждут, что будет дальше. Я спокойно на холостых иду, и тут… Паровоз несется навстречу. Ну что делать? Разворачиваюсь… Вы же помните "элкины" крены, и лечу уже от паровоза… Из туннеля вылетаю, а эти гады меня караулят. Мне уже убегать надоело, хочу им бой навязать, а пулемет, как назло, заклинило. Ну у меня с собой «калашников» был на всякий… Я лампу открываю и очередью по ним… а они в ответ из пулемета и прямо по пальцу! А вы – музыка! Так-то вот».
По-моему, история достойна Пулитцеровской премии за идею и «Оскара» за актерское мастерство. Вскоре Толик куда-то пропал. Думаю, его послали разведчиком в Румынию, чтобы не дай бог чего…
Итак, я играл на гитаре, пел про дембелей, стал в доску своим парнем, но кто я в этой среде, было не совсем понятно. Это был переходный возраст – возраст, когда ты считаешь всех взрослых недалекими и непродвинутыми людьми. Все советы родителей раздражают и бесят.
На тот момент я сумел убедить родителей в бессмысленности моих визитов в родную квартиру в Королеве, так как дорога отнимает колоссальное количество времени, которого мне, конечно же, не хватает на выполнение домашних заданий в школе. Еще я рассказал родителям, что мне, как перспективному спортсмену, выделили место в гостинице-пансионате ЦСКА на Песчаной улице, в 100 метрах от футбольного стадиона ЦСКА, благодаря чему отныне ничто меня не сможет оторвать от любимой учебы. В общем, врал по-черному в плане перспективности, поскольку со стулом к соревнованиям не допускали, а с партнершами было туго. Я действительно оставался ночевать в «пансике», но меня туда пускали мои друзья-футболисты. В основном там жили ребята приезжие, таланты из разных городов. Частенько в шестиместных комнатах оставалось место, и консьержки на вахте давно принимали меня за футболиста. Тот период времени я помню очень хорошо – тусовки с моими футбольными приятелями в популярном тогда кафе «Метелица» на Новом Арбате с шампанским и танцами под модных итальянских певцов. Катался же я больше по инерции.