— А ну-ка, Сухомлинов, покажи свою прыть в танцах.
Глеб был вынужден пригласить Анфису, но затем, выбрав удобный момент, быстро улизнул из поля зрения Рубля, и не потому, что ему не нравилась вполне современная и даже немного развязная Анфиса, наоборот, вечерами в постельных грезах он жаждал именно такой, но упаси Бог, только не дочери майора Рублева.
Анфиса широко улыбалась.
— А помнишь, Глеб…
Глеб досадливо мотнул головой и взглянул на черненькую Регину, сдержанную, спокойную и менее болтливую. Из разговоров он узнал, что когда-то она училась с Машей в одном классе, а после восьмого ушла в медучилище, в то самое, что было напротив суворовского. У Регины много знакомых суворовцев из старшей роты, и она охотно рассказывала, как вечерами девчонки ошивались возле училищной ограды — бегать к кадетам было одним из их главных занятий.
Наконец вошел и сам именинник Санек Вербицкий.
— Здорово, колдуны! Как говорил Козьма Прутков: в темноте, да не в обиде.
За ним, словно сговорившись, появились Маша и Димка Разин — оба довольные, хитровато поглядывая на Глеба: ну что, смотри, как нам хорошо вместе.
Маша вызывающе и озорно смотрела на Глеба, и он неожиданно для себя подумал: «А что, от такой не отказался бы».
Вдруг именинник заговорщицки поднял палец кверху и в наступившей тишине полез под диван. Вытащив оттуда пыльную бутылку шампанского и весело блеснув глазами, сказал:
— Аперитивчик, пока мамаша на кухне!
Шампанское разлили по бокалам и выпили, засунув пустую бутылку обратно под диван. Включили магнитофон, потанцевали, пока не пришла мать.
— Все, девочки, накрывайте на стол.
Стол накрыли быстро, потому что каждый что-то делал; между прочим, Димка неплохо сервировал стол.
— У нас дома мама всегда доверяла мне! — и он победно взглянул на Машу; та улыбнулась. Глеб вдруг поймал себя на том, что почему-то боковым зрением все время следит за Машей. Вот еще сдалась, невидаль какая!..
Маша (коса через плечо, спадающая на высокую грудь, обтянутую комбинированным платьем — голубым с красным и синим) сильно привлекала Глеба. Он неожиданно вспомнил девчонку из восьмого класса, которая ему тогда нравилась и которую он почему-то боялся. Еще вспомнил свою двоюродную сестру, у той тоже была тугая коса через плечо, и когда она приезжала к ним в гости, он даже с ней целовался. И хотя он ее боготворил и считал красивой, но то была сестра, она не вызывала у него таких эмоций, как Маша.
Глеб ничем не выдавал своего внутреннего волнения, тем более, что Маша была с Димой и только с Димой — и за столом, и в танцах, и в играх. Ему же, как назло, досталась Анфиса, а Игорю, словно они сговорились раньше, Регина. Было еще одно обстоятельство, которое заставило Глеба быть снисходительней к Анфисе и, возможно, немного ироничней ко всему происходящему: это прохладное отношение к нему Маши, которая словно не замечала его, нарочито подчеркивая свою близость к Диме. Глеб ничего против их отношений не имел, но чувствовал какую-то Машину игру, неискренность, и потому сказал себе: «Не терплю, когда девки выкобениваются».
Вечер был уже в разгаре, за столом шумели, Вербицкая-мать, несмотря на свою комплекцию, оказалась веселой и озорной женщиной: она сыпала анекдоты похлеще суворовцев, не стесняясь порой весьма соленых фраз. Так вот откуда Саня мастак зубы заговаривать!
В перерывах между тостами дергались под музыку и, уставшие, чтобы как-то прийти в себя и освежиться, выходили то на балкон, то на лестничную площадку покурить. Держа Глеба за рукав, Анфиса шепнула:
— Давай поднимемся на пролет выше.
И они поднялись. За дверью соседей лаяла собачонка. Анфиса, решительно обняв Глеба, смело стала целовать его в губы. Глеб чувствовал, как сладкая дрожь пробирается по телу: ему было по-настоящему хорошо, и он, обхватив Анфису, так сжал ее, что она от боли взвизгнула:
— Да ты, медведь, ребра поломаешь! Разве так, по-солдатски, обнимают?
Когда они вернулись в квартиру, дома уже был отец — высокий, с залысинами мужчина. Он неуклюже расшаркался перед публикой и тут же получил втык от матери:
— Еще не помню такого, чтобы на семейные праздники он приходил вовремя…
Отец оправдывался, но мать и здесь осадила его:
— Он же у нас творческая личность!
— Хватит паясничать, мама, — не выдержал Саня. — Ты же не на кухне.