— Значит, ты был вором?
— Да ты что! — возмутился Эдди. — Я никогда в жизни не брал чужого, ну, если только пару ложек растворимого кофе. У меня была совсем другая цель: когда люди уезжали в отпуск, я забирался к ним в дом и просто бродил по пустым комнатам, листал их семейные альбомы, смотрел телевизор.
— Зачем?
— Понимаешь, у меня дома… родители постоянно ссорились, старшая сестра превратилась в злобного панка, она ненавидела весь мир и орала на родителей, а дедушка был убежден, что я гей. Он все время зудел, что мне надо пойти служить в армию, и заставлял выполнять разную мужскую работу.
— Какую же? Делать деньги и рубить дрова?
— Рубить дрова? О, я вырубил целую рощу! — Эдди расхохотался. — Нет, дедушка хотел, чтобы я ходил на охоту. «Настоящий палень неплеменно должен охотиться в длемучем лесу», — дедушке было семьдесят восемь, и у него не хватало зубов.
— И ты ходил на охоту?
— Не уверен, что то, чем мы занимались, можно назвать охотой. Дедушка сидел в инвалидном кресле и держал ружье, а я толкал кресло перед собой и одновременно пытался разглядеть на земле следы оленя. Дедушка громогласным голосом командовал: «Направо! Налево!» — он был глуховат и поэтому орал во всю глотку, разгоняя всех окрестных оленей.
Блэки хихикнула и зажала рот ладошкой.
— И как долго продолжались твои экскурсии по чужим домам?
— Часа два-три. Обычно это было поздно вечером. Днем я подрабатывал в кондитерской, а по ночам «ходил в гости». Чаще всего я наведывался к Хершам. Они работали в школе. Каждый год родители забирали дочерей и месяца на два уезжали в индейские резервации или за границу — учить детей. А я почти все лето проводил в их доме.
— Симпатичный домик?
— Да. Не очень богатый, преподаватели, сама понимаешь. Но уютный. У них были замечательные альбомы. После каждого путешествия появлялся новый. Сестрички Херш собирали фотографии, открытки и всякие памятные безделушки: ну, там, засушенные растения, корешки от билетов, счета из ресторанов. Помню, меня особенно поразил индийский альбом: там был приклеен билет из кинотеатра «Джамуна» на Чаринджи-роуд и выписанный от руки счет из винного погребка «Мохана» в Джасалмере. Я видел массу потрясающих снимков: сестрички верхом на слонах, на верблюдах, на лошадях, все семейство в окружении туземцев, мама и папа играют в карты со старым китайцем, пьют чай с японцами, разговаривают со школьниками из Непала. Тогда-то во мне и проснулось желание путешествовать.
— Но семейство Херш сдало тебя полиции? — усмехнулась Блэки.
— Нет. Меня заложили Миллеры. Предполагалось, что на Рождество они уедут в Квебек — кататься на лыжах, но их сын остался дома со своей подружкой. Оказалось, что мы учились с ним в одной школе, парень застукал меня на месте преступления, узнал и сдал полиции. А что касается Хершей, думаю, они даже не догадывались о моем существовании. Одно время я представлял, как прихожу к ним, стучу в дверь, они открывают, мы знакомимся и вскоре становимся друзьями, потом я влюбляюсь в одну из сестер…
Эдди горько рассмеялся.
— Ну и что тебе помешало прийти к ним и постучать в дверь?
— Если бы я решился зайти к ним, мне пришлось бы во всем сознаться…
— Почему?
— Потому что иначе я не смог бы с ними общаться, а если бы я рассказал правду, они сочли бы меня ненормальным.
Блэки неопределенно хмыкнула.
— А сколько ты пробыл в спецшколе?
— Год, и еще год испытательного срока. Можно было бы отделаться более легким наказанием, но сыграла роль плохая репутация: низкая успеваемость, драки — словом, мальчик из неблагополучной семьи. И они решили перевоспитывать меня по полной программе. В спецшколе я тоже много дрался и не очень хорошо учился. Но все же кое-какая польза от их воспитания была. К нам приходил один старичок, бывший домушник, он вел у нас уроки рисования. Старичок сказал, что из меня может получиться неплохой художник. Летом я занимался на курсах в художественном училище, а после окончания школы поступил на факультет прикладного искусства…
— А потом все бросил и уехал из дома. Почему?
— Ну-у, была причина… но это не интересно. Рано или поздно я все равно бы уехал. Альбомы Джессики и Сары Херш произвели на меня слишком сильное впечатление. Знаешь, «дорожный вирус» не поддается лечению.
— И ты у них ничего не брал? Кроме кофе, разумеется?
— Нет, боже сохрани, я же не вор. Херши стали для меня чем-то вроде семьи. Я понимаю: это выглядит мерзко — залезть в дом, копаться в чужих вещах, все равно, что подглядывать за людьми. Но я не хотел ничего плохого. Они мне нравились.