— Госпожа Элейла и ее спутница. — Тирузин, который знал о происходящем чуть больше других слуг благодаря положению, не задержался бы на своем месте так долго, если бы не умел обходить острые углы.
Айон, как раз подошедший к столу, чтобы налить себе холодного напитка, кивнул.
— Пусть войдут.
Он предполагал, что Тианар окажется высокой, но все же... Элейла была ниже ее на целую голову.
Он предполагал, что одежда изменит ее облик, но все же... когда порог переступила женщина в струящемся одеянии, подчеркивающем изгибы тела от тонкой талии до широких бедер, с волосами цвета солнца и песка, заплетенными в перекинутую через плечо длинную густую косу, Айон почувствовал, как превращается в пересохшую пустыню его горло.
Элейла дала ей шарфары и рубашку-тафи с прозрачными рукавами, не доходящими до локтя. Одежду незамужней женщины. Одежду женщины, которой сама Хазафир велела соблазнять.
Он прикажет четвертовать любого, кто посмеет коснуться ее хоть пальцем.
Айон отвернулся к столу и, налив из кувшина холодного сока местных фруктов, осушил чашу до дна.
— Ты можешь остаться, сестра, если хочешь, — сказал он, ясно давая понять, что предпочел бы вести разговор наедине. — Я благодарю тебя за заботу. Тирузин, слуга от драгоценных дел мастера прибыл?
— Да, гёнхарра, только что пришел.
Глаза Элейлы загорелись.
— Распорядись принести украшения в покои госпожи, чтобы она могла их посмотреть. Или куда она скажет.
Сестра захлопала в ладоши.
— Ты сделал, как обещал! Мне нужно на них взглянуть, сейчас же! — Он не удержался от улыбки при виде ее простодушной радости. Элейла обожала драгоценности, и Айон баловал ее. — Брат, я пришлю Зархиду, чтобы она проводила нашу гостью в ее комнату. Да овеет тебя милость Хазафир!
И она вихрем унеслась прочь.
Айон дождался, пока закроется дверь, и только тогда встретился с неподвижно застывшей на месте Тианар взглядом. В нем не было страха — его это порадовало, — но была неуверенность, и сейчас, как бы ни хотелось, он ничего с ней поделать не мог.
Айон мог представить себе, что она чувствует — чужачка в чужом дворце, среди чужих людей, хоть они и проявили к ней доброту и спасли жизнь, и дали приют. Но это было сейчас, сегодня. Что было вчера? Кем она была вчера: чьей дочерью, чьей сестрой?
Даже Айону было известно об их гостье больше, чем ей самой. Она была его акамаль-мэрран, а это значило, что у нее не было в этом мире мужа и детей.
Он приблизился и остановился с нескольких шагах от Тианар, которая оглядывала комнату и особенно озеро в самой ее середине, и махнул рукой в сторону дивана, приглашая занять место.
— Что же до тебя, мехдар, со мной ты в такой же безопасности, как в храме Хазафир. И твоя честь тоже.
Щеки Тианар чуть порозовели при этих словах, но спросила она совсем о другом:
— Ты назвал меня «мехдар». Я слышала это слово, пока была в беспамятстве, и тогда меня называла так твоя сестра... Что оно значит?
— Мы не знаем, кто ты, не знаем, какого ты происхождения, — пояснил он, и, когда она не перебила, понял, что воспоминания об этом так и не пришли. — Я не могу называть тебя «госпожа», пока не узнаю точно, что ты благородной крови. «Мехдар» — это обращение к младшей женщине.
— А к старшей?
— «Джахли». — Он заметил, что она поглядывает на озеро. — Это не вода, это мираж. Здесь, в пустыне, было бы неосмотрительно расходовать столько воды ради развлечения.
— Можно мне прикоснуться?
Он отступил, чтобы Тианар могла пройти.
Последовал за ней к самой кромке воды, переливающейся бирюзовыми и огненными всполохами, пронаблюдал за тем, как она осторожно — рана явно беспокоила — опускается на колени на белоснежную кладку, нетерпеливо отбросив косу за спину, и протягивает руку...
Разочарованный вздох был громким.
— Я думала, я почувствую... что-нибудь.
— Мираж невозможно почувствовать, — сказал он. — Это даже не настоящая магия, потому что магический огонь может обжечь, а магическая стрела — пронзить насквозь. Это просто мираж. Видение. Прекрасное, но не настоящее.