— Прости, — произнесла госпожа Мусидэ с новым тяжелым вздохом, откидываясь на спинку дивана. — Я почти никогда не оказываюсь бессильна, и я не люблю это чувство, оно почти причиняет мне боль. Но всемогуща в этом мире только Хазафир. И сегодня она напомнила мне об этом.
— Спасибо, что попыталась, госпожа, — сказала Тиана, зная, что голос звучит разочарованно.
— Сядь со мною рядом, девочка, — неожиданно сказала заклинательница, сбросив одну из окружающих ее подушек на пол. — Кое-чем я тебе все же могу помочь.
Тиана послушно опустилась на диван. Черные очи взирали на нее теперь почти с материнской любовью, ладони, снова коснувшиеся ее рук, были ласковы, как ласкова с ребенком мать.
— Мы не беспомощны перед нашим прошлым, даже если его не помним, — проговорила Мусидэ мягко. — Ты можешь сидеть и в страхе ждать, пока оно тебя настигнет и покарает или наградит, а можешь жить так, как подсказывает сердце — и если оно у тебя доброе и чистое, ты сама и люди вокруг увидят, что ты за человек. И когда твое прошлое вернется, ты не встретишь его одна. Ты будешь к нему готова.
— Что мне делать, госпожа? — спросила Тиана. — Я не могу жить во дворце гёнхарры вечно, пользуясь его милостью. Но умею ли я что-нибудь? Знаю ли я что-то, чем могу зарабатывать себе на жизнь?
Накрашенные губы растянулись в улыбке.
— Вот видишь, ты уже учишься. Я скажу тебе вот что, девочка: волей претемной Хазафир и Бессмертного избранного ты и гёнхарра оказались связаны самой крепкой связью, которой только может связать двоих людей магия.
— Он говорил мне, что мы связаны, — неуверенно сказала Тиана. — Но как?
— Ты — его акамаль-мэрран, — ответила ей заклинательница, и слово это откликнулось внутри еле заметной вспышкой тепла. — Это значит, что ты — его единственная со дня, когда он увидел тебя, и до конца ваших жизней. Ты предназначена, чтобы идти с ним рука об руку, ты и только ты можешь подарить ему счастье и наследных детей...
Она говорила и говорила, казалось, целую вечность, о том, кто и что такое акамаль-мэрран, пока это слово в голове Тианы не превратилось в гудящий колокол и не поглотило ее, как буря поглощает все, что встает на ее пути.
Единственная Айона, гёнхарры Города Миражей.
Избранная.
Истинный огонь, зажженный самим Бессмертным в его груди, чтобы соединить их жизни и погаснуть в один день с ее огнем.
Сердце билось так сильно, что было трудно дышать и думать. Тиана отняла руки и встала: глотнуть воздуха, унять пронзившую тело дрожь, приказать беспорядочно наполнившим голову мыслям утихнуть.
— Я не могу быть единственной гёнхарры, — горло сдавило так сильно, что она едва узнала свой голос. — Это ошибка, госпожа. Это наверняка ошибка.
— Это не ошибка, — произнесла госпожа Мусидэ так же неторопливо, как объясняла. — Потому гёнхарра и явился сюда вместе с тобой, потому и пришел сам, хоть и мог бы призвать меня во дворец. Я чувствую вашу связь, как если бы я стояла сейчас на ярком солнечном свете и он бил мне в лицо. Я вижу ее.
Тиане стало страшно от определенности, которую она услышала в этих словах.
— Но ведь единственная сердца — это жена! — стиснув руки в кулаки, воскликнула она. — А вдруг я уже замужем или кому-то обещана?
— Такого не может быть. Бессмертный не разрывает клятв. Он связывает только тех, чьи сердца свободны.
— Но я могу оказаться кем угодно!
— Это будет не первый случай, когда акамаль-мэрран приносила несчастье, — проговорила заклинательница спокойно.
— И гёнхарра согласен?
— Ты можешь спросить у меня сама, мэрран, — донесся от двери голос Айона, и Тиана, обернувшись, отступила и прижала руки к груди.
Его красивое лицо не отражало никаких чувств, а вот на ее наверняка были написаны все чувства.
Быть с ним.
Лечь с ним в постель.
Родить ему детей.
Остаться с ним до конца жизни...
Как она могла пойти на такое, не зная о себе ничего, кроме имени? Как она могла отдать себя кому-то, когда не знала, что именно отдает?
Она умоляюще на него посмотрела.
— Мне очень жаль.
Взгляд Айона стал ощутимо холоднее после этих слов.