— Не дождусь возможности услышать ее рассказ. Она очень необычная, брат. Нужно попросить госпожу Мусидэ посмотреть на нее.
— Сейчас я хотел бы обойтись без ее пророчеств, — сказал он, нахмурившись при упоминании имени великого заклинателя города. Старая, как сама пустыня, Мусидэ обладала даром предсказания и не раз делилась им с гёнхаррой и его семьей. — Дождемся, пока девушка придет в себя, сестра. Выслушаем ее рассказ, и потом, если ты все еще будешь думать, что предречение нужно, Мусидэ придет.
Элейла подчинилась его воле.
Спальная девушка в покоях сестры гёнхарры тихо играла на зидре, сидя у очага и ожидая госпожу. Завидев Элейлу и Айона, нечастого гостя на женской половине дворца, она прекратила петь, поднялась и поклонилась, придерживая рукой инструмент.
— Гёнхарра. Госпожа.
— Ты свободна, Зархида, — приказала Элейла. — И держи язык за зубами насчет того, что видишь, иначе он у тебя отсохнет.
Девушка безмолвно исчезла.
— Уложи пока ее здесь, брат, — Элейла махнула рукой в сторону очага, где стояло накрытое простой тканью ложе. — Мне нужно промыть ее рану и наложить повязку. А потом мы посмотрим ее вещи.
Пока сестра возилась в сундуке, где держала свои целительские принадлежности, Айон уложил девушку. Ему показалось, веки ее затрепетали, когда свет скользнул по лицу, но это могла быть игра пламени. Танец пламени, как при заклинании драконов, и Айону вдруг очень захотелось узнать, какого цвета у их незваной гостьи глаза.
Он не удержался: снова взял девушку за руку и пристально вгляделся в знак на ее ладони.
Метка богини. Ошибиться было нельзя.
Но если бы она сбежала из Зала — школы при храме Хазафир, где обучали танцовщиц их мастерству, госпожа Эмберу́з уже давно подняла бы тревогу. До времени драконов было еще далеко, и стража вполне успела бы разыскать беглянку и вернуть ее в Зал в магических цепях.
С заката и с юга к городу подступали драконьи пески, а на север уходила великая пустыня Джурашта́й. Пересечь ее можно было только в Холода, когда оазисы, обычно пересохшие и почти мертвые, наполнялись дождевой водой и расцветали. Но сейчас стояло Цветение, и даже со стен города было видно, как дымится над пустыней воздух и вьется смерчами песок.
А значит, у беглянок был только один путь.
Восход. Оживленный торговый путь, идущий из Эр-Деала через весь Алманэфрет и к Цветущей долине. Путь, по которому можно было добраться до земель, где нет драконов, а в Холода с неба падает самый настоящий снег. Но каким бы легким ни казался этот выбор в сравнении с другими, это все еще были зной, ядовитые скорпионы, виверны и пески, которые очень быстро заметали свои и чужие следы. Обычно у первой же крошечной деревеньки солдаты Айона беглянок и ловили. Если нет — что-то так или иначе обрывало их жизнь.
Нет, это была точно не танцовщица Эр-Деала, даже без роста, который так отличал ее от других женщин города.
Но если даже чужеземка, что она делала на краю драконьих песков?
Айон всматривался в лицо девушки, но оно было безмятежно и спокойно во власти неестественного сна. Позади хлопнула крышка сундука: приготовила все необходимое Элейла, и вот уже в своих узорчатых шарфарах — легких штанах, сужающихся у щиколоток, опустилась рядом с ложем на колени и печально вздохнула.
— Бедняжка. Что могло нанести ей такую рану? — Элейла чуть отодвинула край плаща, чтобы обнажить рану целиком, и Айон будто только сейчас увидел, насколько она глубока и уродлива. Засохшая кровь казалась коричневой в свете очага. — Смотри, брат. Это не клинок — слишком рваные края, и это не камень — слишком глубоко, а кожа вокруг не содрана. Зверь?
— Такую рану мог бы нанести коготь, — проговорил Айон задумчиво. — Но не драконий, он располосовал бы ее ногу напополам.
— Виверна? — предположила Элейла, осторожно касаясь грубых краев раны тканью, смоченной каким-то травяным отваром. — Ох, какие твердые... Не знаю, возьмет ли игла... — Она покачала головой. — Я слышала, виверны все еще обитают у края драконьих песков. Держатся подальше от нас, но и не приближаются к ним. Где именно нашли ее люди почтенного Аблаллы?
Айон молча посмотрел на сестру. Элейла не ахнула, но прижала руку к губам.
— Так, может, и она — виверна?