Девушка отходит в сторону. Замечаю какие огромные у нее глаза и как разительно сходство с сыном.
— Вика? Правильно? Даня сказал, что ты уже знакома с ним. Он любит общаться. Всех соседей оббегал, — она следит взглядом за движением в окне.
Я судорожно глотаю.
— Телефон родных помнишь? — вдруг вспоминает незнакомка и подходит ко мне. — Могу мобилку принести.
Ее слова впиваются в мозг острым кинжалом.
— У меня нет никого. А где Марк?
— Сможешь идти? — она подходит ближе и помогает мне подняться, стараясь придерживать слева.
При каждом движении хлопковая ткань рубашки прилипает к коже и мне хочется кричать от боли. Я терплю, но на повороте не могу сдержать свист стона, который прорывается свозь сомкнутые зубы.
— Не спеши, — шепчет девушка и ведет меня дальше.
Когда вижу Марка чуть не падаю: подкашиваются ноги. Вспоминаю больницу, реанимацию, капельницы и пикающий аппарат поддерживания жизни. Все — фарс! Но сейчас мужчина лежит на диване, прикрытый белой простыней. Его голова чуть повернута, а на лице мертвенная бледность. И все по-настоящему.
— Вика, ты закрыла его собой, — вдруг говорит девушка, а у меня от бессилия сводит судорогой мышцы.
Падаю около него и опускаю голову на крупные руки: руки моего врага и мучителя, руки, которые рвали на части и заставляли харкать кровью, руки, которые ласкали нежно, а потом все разрушили в один миг.
Кольцо на его пальце холодит лоб. Я поднимаю глаза и смотрю на странные буквы, мерцающие по кругу. Может они что-то значат? Сравниваю со своими: слишком мелко, но отчетливо видно, что на моем выбито тоже самое. Не могу настроить зрение так, чтобы разобрать написанное и бросаю эту затею. Сейчас это не так важно.
Слышу шорох одежды. Девушка выходит из комнаты.
— Марк, как я тебя ненавижу, — шепчу, не сдерживая слез.
Я знаю, что палач проснется и продолжит издеваться, но не могу ничего с собой поделать. То ли мысль, что он может вернуть память моим родным, то ли что-то другое, тревожит и сводит с ума. Вольный стал какой-то необратимой доминантой в моей жизни. Я не смогла бы его убить, не смогла бы оставить в огне. Знаю, что он не заслуживает этого, но не владею собой. Поставь меня перед выбором — снова кинулась бы спасать Марка. Глупая дурочка.
Я — настоящий мотылек, который добровольно летит на пламя. Теперь не я танцую на паркете, не я взлетаю от поддержки партнера. Теперь всепоглощающий огонь ведет меня к пропасти: танцует на струнах души, сжирая изнутри все, что осталось от меня прежней. Той, которая безумно любила музыку и жизнь. А сейчас от нее остались только воспоминания. Я не уверена теперь, что, одев пуанты, смогу танцевать. Не физически, а морально.
В этот момент понимаю, что, даже вернув память всем, кого знаю, Марк навсегда оставит отпечаток на сердце. Он навсегда заклеймил мою душу собой. Разве что с мясом вырвет воспоминания о себе из моей головы.
— Я не знаю зачем ты это делаешь. Не знаю зачем спасала тебя, но ты — урод, за все заплатишь. Ты очнешься, и я заставлю тебя ответить. Только очнись, Марк, — сжимаю его кисть и с надеждой смотрю в худое лицо. Тонкая сеточка морщин возле глаз, несколько шрамов на лбу и небольшая черточка на губах.
Он не шевелится, не отвечает. Дыхание призрачное, почти не слышное, пульс под пальцами едва прощупывается.
— Не смей бросать меня… Ты должен выжить и раздать долги, — хриплю и реву. Если он не очнется — я останусь одна — никому ненужная сломанная вещь. Бабочка без крыльев.
Марк не отвечает и, когда я почти засыпаю на его руке, меня окликает хозяйка дома:
— Вика, пойдем. Ты ему ничем не поможешь сейчас. Просто нужно время. Руслан заведет машину и мы отвезем вас в город — может будет шанс. Как раз уже солнце вышло и дороги подсохнут. Есть надежда.
— А такси? Вы вызывали? — я оборачиваюсь и смотрю умоляюще на девушку.
— Да. Но пока никто не приехал. Все не так просто.
— А может еще у кого есть машина? Неужели на всю деревню у вас у одних есть авто?
Девушка пожимает плечами. Помогает мне встать. Я отпускаю руку Марка, заляпанную моими слезами. Кольцо отбрасывает блик, когда одна из капель соскальзывает вниз. Привиделось? Да. Слабое солнце из окна играет на золотой поверхности.
— Здесь одни трактора. У старого мельника вазик был, но тот давно стоит разобранный. Там дети играют в прятки. Я — Соня. Пойдем. Накормлю тебя, а то ты совсем зеленая. Все образуется. Главное, верь в лучшее.
Если бы это было так просто. Бесшумно иду за ней.
На кухне светло и просторно. Под окном большой стол, по периметру кухонный гарнитур сиреневых оттенков: куча ящиков и отсеков.