— А ты как?
Ансельмо продолжал уверенно давить на педали, но на его лице появилось сомнение.
— Мне надо с тобой поговорить. Потом. Если захочешь.
В ее голове зазвучал плотный мотив тревожных мыслей. Ей едва хватило дыхания, чтобы ответить:
— Хорошо.
Оставшиеся силы она приложила, чтобы догнать друзей, предоставив Ансельмо место в арьергарде.
— Эмилиано! — шепнула Лючия, спрятавшись за углом на площади перед домом Килдэр.
— Я здесь.
Лючия открыла сумку и подала Эмилиано усилитель на батарейках. Его одолжил им на эту ночь ее старший брат. Шагалыч подсоединил к нему свой MP3 и показал Лючии, как он включается. Разобравшись с техникой, девочка продолжила отдавать распоряжения, вручая каждому рулон коричневого скотча.
— Прикрепите метлы, как на генеральной репетиции.
После того как все закрепили скотчем ручки метел, водрузив их на рамы своих велосипедов, Лючия достала из сумки последний, главный элемент бутафории.
— Давай помогу, — предложил Шагалыч.
Они вместе подхватили длинное полотнище и прикрепили его скотчем к древкам метел. Над головами велосипедистов появилась растяжка с гигантскими буквами.
— Как только я скажу «три», начинайте двигаться к подъезду. Потом пойдет музыка.
Отряд сел в седла и стал ждать команды.
— Что это за гвалт? — раздраженно спросил господин Килдэр.
Они только сели за стол, и его мигрень разыгралась с новой силой. Долгий день, трудные решения, жена, которая говорит слишком много, дочь, которая не говорит вообще. Уже два дня. А теперь еще этот адский шум.
— По-моему, это музыка, — предположила госпожа Килдэр. — Наверное, какой-нибудь автомобиль паркуется внизу.
— Там парковка запрещена.
— Уличный музыкант?
Муж остановил поток ее гипотез одним взглядом. Музыка звучала все громче. Дерзкие ноты бурной симфонии врывались с улицы, срывая с петель ледяной покой дома Килдэр голосами ликующего хора. Воспоминание сорвалось с губ Эммы, и она не смогла его удержать.
— Да почувствует весь мир этот поцелуй! — отчеканила она, глядя своему отцу прямо в глаза.
Это были ее первые слова, обращенные к нему после визита в школу. И отец их не понял.
Он увидел, как его дочь вскакивает из-за стола и подбегает к окну.
— Darling… — позвала ее мать.
Эмма не слышала ее. Она распахнула окно, и ее охватила бившая через край радость. Волны звуков, способные разогнать тишину на другой части неба, и зрелище, прекраснее которого она ничего в своей жизни не видела. У ее ног перед домом распускался дикий цветок. Там стояли ее друзья. Все ее друзья собрались под ее окнами. Для нее. Они держали большой плакат и ждали, как ждут самую большую волну на берегу моря. Когда волна пришла, они стали кричать, смеяться, размахивать плакатом и трезвонить звонками своих велосипедов. Все громче и громче. Радость, радость, радость. Радость окунуться в волну, которую так долго ждал.
— ВЕР-НИ-ТЕ-НАМ-ЭМ-МУ. И восемь восклицательных знаков, — отчеканил Килдэр-папа, читая надпись на растяжке.
— Кто это? — спросила Килдэр-мама.
Эмма повернулась к родителям. Она смеялась и плакала одновременно:
— Это мои друзья!
— Они производят слишком много шума! — внушительно заметил отец.
— Да-а-а-а-а!!! — с радостью и гордостью воскликнула его дочь.
Ей хотелось спуститься вниз и обнять их всех по очереди. Но она не могла — наверху с ней были ее родители. И тогда она стала обнимать их. Сначала одного, потому другую, потом обоих сразу. Отца она даже поцеловала в лоб.
— Эмма, что происходит? — спросил он, совершенно сбитый с толку.
— Что-то чудесное, — ответила ему жена, тронутая давно забытыми чувствами.
Она тоже много раз уезжала, оставляя за спиной друзей и города, но ее никто никогда не просил остаться. Во всяком случае, не с восемью восклицательными знаками.
— У нас сообщение для Эммы Килдэр! — раздался снизу голос Греты.
— Мне кажется, ты должна им сказать, чтобы они убирались отсюда, — подсказал господин Килдэр, оглядываясь кругом.
В их доме одно за другим стали зажигаться окна, и в них замелькали раздраженные лица соседей.
— Нет, — возразила дочь, — я должна сказать кое-что вам. Я тут в эти два дня подумала-подумала и решила, что я поеду в Китай и потом пойду в американскую школу, но вы должны пообещать, что не запретите мне видеться с моими друзьями.
— Тебе никто не запрещает… — попытался вставить отец.
— Перестань, — оборвала его дочь, — ты сам знаешь, что это неправда. Я понимаю, они вам не нравятся. Но я люблю их. И они меня тоже любят.