В те далекие годы музыка как профессия и единственный источник средств существования все еще оставалась уделом иностранцев и выходцев из крепостного сословия. Антон Рубинштейн был первым русским музыкантом-профессионалом, добившимся почета и признания в обществе.
Не прошел и год, как филиал РМО был основан и в Москве. Почти одновременно на Моховой улице близ Манежа открылись Классы для преподавания общих начал музыки в простейшей и доступнейшей форме.
Имя директора-учредителя было москвичам знакомо. Младший брат того, знаменитого, петербургского, Рубинштейна, он окончил курс в университете, недолгий срок служил в канцелярии генерал-губернатора, музыке, как и брат его, обучался у известного Александра Виллуана, с успехом выступал в благотворительных концертах. К началу событий пошел ему всего лишь двадцать пятый год.
Как пианист-виртуоз московский Рубинштейн ни в чем не уступал своему старшему брату Антону. Слышавшие его игру с трепетом душевным вспоминали и много лет спустя «пение» Рубинштейнового рояля. В памяти живых свидетелей неизгладимыми остались «Фантазия» Шумана и «Ночное шествие» и «Мефисто-вальс» Листа. Позднее Николай Григорьевич стал все чаще появляться и за дирижерским пультом. Его интерпретацию Пятой симфонии Бетховена современники считали неповторимой.
Но склад натуры и целеустремленность у Николая Григорьевича были несколько иными. Путь концертирующего артиста сам по себе, казалось, нимало не привлекал его: гений музыканта, выдающийся организаторский талант, волю, энергию — все, чем он обладал, он поставил на службу целям музыкального просветительства. Одной из важнейших задач своих он считал воспитание музыкальной среды, художественного вкуса в широких массах слушателей и любителей музыки. Он не знал покоя сам и не давал его другим, с ловкостью мага находил деньги, нужных ему людей, извлекал воду живую из мертвого камня и метал молнии в толпу с концертной эстрады.
Трудно было вообразить себе другого человека, чей внешний облик и повадки столь превратно отражали бы коренное естество натуры. Ленивая, «с развальцей» походка, барственная манера растягивать слова — вот все, что виделось при первой встрече.
Но глаза под сенью приспущенных, как бы усталых, ресниц вспыхивали и погасали. Умные, насмешливые и печальные, они ежеминутно меняли цвет, делались то мечтательными, то колючими, то веселыми, а то вдруг наливались, темнея, угрожающей синевой. В гневе Николай Григорьевич был страшен. В то же время душевная щедрость его к тем, кого он любил, в кого верил, кто нуждался в его помощи и защите, не знала границ.
Одна из загадок успеха Николая Григорьевича Рубинштейна коренилась в его способности безошибочно распознавать людей.
В своих замыслах Рубинштейн нашел поддержку у драматурга Александра Николаевича Островского и основоположника русского музыкознания князя Владимира Одоевского.
За круглый стол правления им же учрежденного филиала Русского музыкального общества (РМО) Рубинштейну удалось привлечь крупнейших тузов из именитого московского купечества, финансовых дельцов и предпринимателей. Среди них был умный, талантливый и дальновидный основатель одного из первых в России музыкальных издательств Петр Иванович Юргенсон.
Свое «дело» Юргенсон начал год спустя после открытия классов. Он не был только дельцом-коммерсантом, но на правах одного из директоров РМО входил в самое существо поставленных задач, узы долголетней дружбы связывали Юргенсона с выдающимися русскими музыкантами.
Николай Рубинштейн глядел далеко вперед, учреждение РМО и классов были лишь первым шагом на пути к намеченной цели.
Озабоченный подбором преподавателей для будущей консерватории, Николай Григорьевич часто выезжал в Петербург к брату, присутствовал на экзаменах, на ученических концертах, внимательно ко всему присматривался и прислушивался, но не спешил с заключениями.
Сложным оказалось найти преподавателя для класса гармонии. Первоначально приглашенный Александр Николаевич Серов неожиданно, за два месяца до начала учебного года, отказался. Антон Григорьевич и его помощник Заремба настойчиво рекомендовали Густава Кросса, опытного и уже сложившегося музыканта.
Николай Григорьевич, как обычно, терпеливо выслушал всех, а поступил по-своему и пригласил на должность преподавателя в класс гармонии двадцатипятилетнего Петра Ильича Чайковского.
6 января 1866 года молодой пассажир с удивительными, не похожими ни на чьи голубыми глазами, в длиннополой, явно с чужого плеча, шубе вышел из вагона петербургского поезда. Этот студеный, морозный январский день в летописях Москвы ничем не был отмечен. А между тем это была важная, знаменательная дата для всей русской культуры.