Жизнь Танги текла спокойно и размеренно. Он ел, учился, играл. Он поправился и прибавил несколько килограммов. Отец Пардо регулярно взвешивал его и тщательно отмечал каждое изменение в весе. У Танги снова отросли длинные волосы, теперь он был хорошо одет.
По четвергам воспитанники ходили гулять. Они отправлялись парами в Баэцу или спускались в долину к заброшенной ферме, которую прозвали «замком». Здесь они играли, возились, спорили.
У Танги были товарищи, которых он очень любил. Одного из них, родом из Кадикса, звали Маноло. Это был на редкость забавный мальчик. Его соседи, глядя на него, не могли удержаться от смеха, они прыскали даже в церкви. Маленький, очень черный, с круто вьющимися волосами, падающими на глаза, и горящим взглядом, этот мальчик говорил с андалузским акцентом. Дон Армандо постоянно бранил его за то, что он не пишет «с» в конце слов и всегда путает буквы «с» и «з».
— Что вы делаете с буквой «с»? — спрашивал дон Армандо.
— Я ее глотаю… Но я не виноват. Я пишу не по-кастильски, а по-андалузски. Академия наук говорит, что в нашем языке слова пишутся так, как произносятся. Вот я и пишу так, как произношу.
— Но вы произносите плохо, Маноло.
— Плохо? Вот уж нет! Не говорите этого, дон Армандо!.. Так считают кастильцы. А я уверен, что настоящий испанский язык — это андалузский.
Отец Пардо очень любил Маноло, мальчика хитрого, но совсем не злого. Танги знал, что Маноло сирота и один из первых воспитанников отца, который нашел его на улице Севильи. В ту пору Маноло работал чистильщиком сапог и было ему всего семь лет.
Другого товарища Танги звали Платеро. Этот высокий юноша очень увлекался футболом. Он целыми днями спорил с Маноло, который признавал только бой быков. Маноло прозвал своего противника «Сушеная треска», а тот называл Маноло «Господин Зи-зи» за его андалузское произношение.
Был у них еще Жослен, мальчик очень тихий: он много болел. Жослен очень любил кино. Он обожал и музыку, и Танги целыми часами спорил с ним. Они запирались в библиотеке и слушали пластинки. Отец Пардо собрал у себя богатую коллекцию пластинок. Они могли слушать Бетховена, Моцарта и Баха, почти все произведения которых были у них под рукой. Когда они выходили из библиотеки под обаянием прослушанной музыки, Маноло кричал:
— Тише! Вон идут наши Бетховены! Они только что слушали «Дойную корову»![16]
Маноло, Платеро, Жослен и Танги были неразлучны. Они всегда ходили вместе. Другие ученики называли их «Четыре мушкетера», а Маноло переделал это прозвище на «Четыре муходера».
По воскресеньям после обеда ученики были свободны. Тогда между четырьмя друзьями начинались бесконечные споры. Жослен хотел сидеть дома и слушать музыку, Платеро хотел идти на футбольный матч, Маноло предпочитал загородную прогулку, а Танги предлагал пойти в кино. Но каждый раз спор заканчивался тем же: они отправлялись все вместе на футбол, а потом в кино, на семичасовой сеанс.
Танги был рад надеть свой новый костюм. Он чистил ботинки, повязывал галстук, тщательно расчесывал волосы. Затем отправлялся к отцу Пардо, который каждое воскресенье давал всем сиротам по пять пезет. В городе был кинотеатр, где показывали старые фильмы и брали за вход всего две пезеты. На остальные деньги Танги покупал конфеты или несколько папирос, которые он выкуривал в уборной кинотеатра.
Здание было такое же ветхое, как и фильмы. На каждом сеансе лента несколько раз обрывалась. Тогда в зале поднимался отчаянный свист. Маноло достиг совершенства в подобных упражнениях. Он умел свистеть особым образом, засунув два пальца в рот, и заглушал всех остальных. Жослен был романтиком. Когда герои фильма целовались, он тихонько чмокал, а Маноло кричал:
— Поехали! Поехали! Дальше все понятно!
Раз в воскресенье отец Пардо взял с собой нескольких учеников посмотреть знаменитого Манолете, приехавшего в Линарес, чтобы участвовать в бое быков. Отец Пардо был горячим поклонником боя быков. Маноло ликовал; Платеро прикидывался равнодушным, но в душе так волновался, что был готов первым; что касается Танги, то он еще никогда не видел боя быков и был совсем вне себя. Еще за три дня до праздника отец Пардо начал объяснять ему скрытый смысл каждого движения и всего ритуала Фиесты[17]. Он давал ему книги, старинные литографии, делал наброски; наконец он сказал Танги, что Манолете «величайший из великих мастеров». Радость Танги не имела границ. К несчастью, этот первый для Танги бой быков оказался последним для Манолете. Смерть «великого мастера» обрушилась как катастрофа на весь коллеж, и отец Пардо отслужил торжественную мессу за упокой души того, кого он назвал «последним представителем великого племени испанских тореадоров».