«Обеспечь себе расходы, — твердила мне адвокат. — Обеспечь расходы, так ты поднимешь свою долю доходов». Сказано — сделано. И я купила роскошную квартиру в Париже. Господь велик!
10
Мари-Солей и Абель недоверчиво разглядывали документ. Суд не дал разрешения на развод. Ника торжествовала. После всех бедствий, что они пережили, это было несправедливо! Просто невероятно! Абель чувствовал себя солдатом, у которого закончились боеприпасы. Доказательства, боже мой, доказательства! Где они возьмут эти чертовы доказательства? Они накупили целую батарею книг, посвященных разводу и внебрачным связям. Они листали их судорожно, из последних сил ища выход из положения, как обессиленный караван верблюдов ищет в пустыне спасительный оазис. Они расценивали развод как следствие обоюдных ошибок и не ожидали столь резкого отказа, окрылившего Нику. И ко всему прочему они разорены! Половина зарплаты Абеля! Крошечного оклада Мари-Солей едва-едва хватало, чтобы заткнуть щели! Она вышла на службу, подписав очень выгодный контракт: государство организовывало подобные рабочие места, чтобы сократить безработицу. А ведь им после того, как отец Абеля без всякой причины внезапно попросил их съехать с его виллы, еще приходилось платить за жилье.
Когда Абель увидел маленький домик, который Мари-Солей подыскала для них в квартале для бедных, он заявил, что никогда, никогда-никогда, не будет жить в этой дыре для крыс и крабов. Мари-Солей не резко, но твердо дала ему понять, что отныне он должен научиться существовать на те мизерные средства, которыми они располагают. Абель долго смотрел на любимую и видел за этой неземной красотой, что околдовала его, небывалую твердость, которой бы позавидовала любая скала. Он видел капитана корабля, решившего довести судно до берега, невзирая на непогоду, шторм и сюрпризы капризного океана. Он видел Христофора Колумба, уверенного в том, что он отыщет землю обетованную. Он видел Моисея, пересекающего пустыню. Он видел непотопляемую женщину. Он видел верблюда с тысячью горбами. Он смотрел долго. Затем разразился хохотом: он разом изменил направление, чтобы выиграть эту битву, длящуюся дни и ночи. Он наконец-то понял, в чем заключалась главная ошибка всей его жизни. Он всегда оценивал лишь внешний вид женщины. Округлость ягодиц, остроту грудей, колыхание бедер, сладость губ, необъятное море рук и бархатную нежность сокровенной ложбинки. Все это не имело ничего общего с тысячами невидимых миров, которые Мари-Солей скрывала в себе. И все эти миры, такие же реальные, как планеты, блуждающие в различных солнечных системах, подвергались яростным атакам беспощадных ветров, выдерживали экстремальный перепад температур, оборачивались шлейфом ядовитого газа, испещрялись бездонными пропастями, вздымались вулканическими наростами или дремали в постелях из галактической пыли. Он понял, что Эдем — это всего лишь жалкая выдумка мужчин, стремящихся убаюкать страх перед необходимостью покидать чрево матери. Он понял, что жизнь не дает права на повторения, на передышку, она не разрешает пользоваться ластиком, стирающим совершенные ошибки. Он понял, что рая не существует и что единственная возможная дорога в будущее открылась перед ним здесь и сейчас, благодаря мирам, которые Мари-Солей носила под покровами своей красоты и которые могла выпустить наружу, как фокусник выпускает голубей, взмахнув легким шелковым платком. Дитя единого взмаха ресниц, он наконец покинул детство, невинность, чтобы выйти на поле брани. Теперь он понял, в чем заключалась ошибка Ники (но это не была ее вина!). У нее не хватило сил родить его на свет, вытолкнуть в эти миры, в которых жизнь представляла собой не радостную прогулку, а долгое путешествие, преодоление препятствий, жестокую одиссею с циклопами, сиренами, медузами, лохмотьями. Он стал человеком. Мари-Солей родила его здесь, в этом крошечном домике в квартале для бедных, и он пока ощущал себя очень слабым, еле стоящим на лапках, но был счастлив предчувствием всех будущих преград, ведь они позволяли ему двигаться по твердой земле.
Он вспоминал свою мать, ее непоколебимую решимость противостоять всем искушениям, что встречаются на пути женщины. Подарить миру хрупкие жизни. Бороться против болезней. Терпеть тиранию мужа, стремящегося всегда и во всем быть хозяином. Воспитывать (совершенно одной) маленьких несмышленышей. Кормить семью. Организовывать отъезды в университеты далекой Франции. Посылать деньги. Поддерживать, поддерживать и еще раз поддерживать, без жалобы, без устали… Пережить развод… Суметь наладить одинокий быт. И она продолжает стоять, ма! Твердо стоять на ногах! Ей почти семьдесят восемь лет, а она управляет автомобилем, мчась то к одному, то к другому на помощь, успокаивая здесь, подбадривая там, поддерживая, советуя. Она твердо стоит на ногах, ма. Она остается на ногах не потому, что у нее за спиной кукольный домик, обитый ватой, а потому, что у нее есть долг, материнский долг. Долг, заставляющий ее смело двигаться навстречу всем ветрам, нести на плечах десять тысяч повседневных забот, не страшась невзгод. Ее энергии хватает на всех. Она никогда не оступается, ма! Она всегда рядом, и если ее рука дрогнет, то только потому, что она прячет все беды мира в сети своих нервов. И при этом такая спокойная, что многие уверены: она не знает ни горя, ни иных желаний и стремлений, кроме стремления умножиться в четыре, в пять раз, чтобы вложить все силы в своих детей. Она смеется, ма, смехом молоденькой женщины, увлеченной всевозможными обещаниями. И этот смех преодолевает любую пучину, заполненную тревогами, и зажигает свечи, чтобы прогнать страх. Она смеется, и мы забываем, что она разминировала поле, чтобы обезопасить нас от любого риска, любым способом, даже ценой собственной жизни.