Выбрать главу

И вот именно тогда, забросив поэзию, я решил обратиться к живописи. Отныне я смотрел на мир сквозь призму красочной палитры. Красная земля, как бесконечное сияние национальной карибской глиняной посуды, трудноуловимые нюансы величественной тропической зелени, голубая сюита моря, порой превращающаяся в изумруд или изысканный розово-фиолетовый аметист, переливающееся серебро водопадов Шют-дю-Карбэ, флуоресцентное свечение солнечных закатов, многоцветный вихрь петушиных боев — все превратилось для меня в чудесный мир открытий, и я познавал этот мир с любопытством малого ребенка. Мир разговаривал со мной на языке, к которому я раньше не прислушивался и не пытался его расшифровать. И все, что мне удавалось понять, почувствовать, я доверял Мари-Солей и моим полотнам. Постепенно композиции стали обретать некую форму, и вот красочные картины превратились в истории, из которых постепенно начала складываться библия нашего архипелага. Чем больше я рисовал, тем ближе я подходил, порой страдая, к истокам всех наших безумств, глупостей или же, наоборот, правильных поступков. Я бережно окунал мою кисть в отблеск тонкого лица, в невидимый свет стареющего тела, в неразбериху смешения кровей, в неприступную непрозрачность женщин, и моя уверенность разлеталась клочьями, раскидывая вокруг меня тысячи безответных вопросов. Действительно ли я хотел уйти от Ники? Был ли у меня серьезный повод для ухода? Была ли она в реальности женщиной-палачом? Не скрывалось ли за ее ожесточением некое послание, пришедшее из самых глубин сердца, которое я так и не смог расшифровать? Мне уже приходила в голову мысль, что, если бы я уделял Нике хоть крупицу того внимания, тех чувств, что дарил Мари-Солей, она могла бы стать совершенно иной женщиной.

Я попытался написать портрет Ники красками моих первых воспоминаний. В ее лице была какая-то неоспоримая красота. Лицо истинной королевы выделялось на голубом фоне. Ее несколько выпуклый лоб стал пристанищем целой галактики чувств, звездный свет которых отражался в ее глазах. Ее тонкий нос, даже можно сказать точеный носик, настойчиво искал аромат роскошной, барской жизни. Ее рот, кривящийся в сладострастном порыве, заставлял вспомнить об изысканных удовольствиях, которые можно встретить лишь во дворце принцессы. Ее заостренный подбородок выдавал характер проказницы и венчал резкий и грациозный изгиб шеи. И, несмотря на то что я создавал это произведение, пытаясь вложить в него весь драматизм, всю серьезность ситуации, на губах Ники заиграла насмешливая улыбка, возникшая помимо воли. Я долго созерцал ее портрет. Нет, на холсте не было и тени злобы. Но там не было и отблеска доброты. Правда находилась где-то вне этих категорий. В моем живописном творении произошло странное наложение образов. На первый взгляд, я нарисовал маску, но за этой маской скрывалось непонятое страдание, тайное желание быть любимой. С полотна на меня смотрела Ника такой, какой она всегда была, — божество, попавшее в беду.

С этого дня я наконец начал понимать, чего же в действительности хотела моя бывшая жена. Борьба за деньги была всего лишь предлогом. Она постоянно угрожала меня разорить. Но за декорациями беспощадной мести скрывалась драма, и ее я должен был разгадать.

Но в данный момент я блуждал в полной темноте, до конца не понимая, к чему она стремится, и всячески пытался обезопасить нас с Мари-Солей от следующего удара. Мартышка выбрала дерево, на которое она хотела залезть. Ника выбрала для меня судьбу, неведомую мне. Конечно же, это не была судьба примерного мужа, каким я никогда не хотел для нее стать. Тогда какая же судьба? Я постоянно задавался этим вопросом, но не находил ответа. Что ей не нравилось во мне? С чем в моей новой жизни она не могла согласиться? Что делало ее такой непримиримой? Какой порок она хотела наказать? Иногда в запале я повторял, что она желает моей смерти, но прекрасно осознавал, что моя смерть для нее бесполезна. Я был нужен ей живым! Не для того, чтобы вернуть меня в родное гнездо, а чтобы доказать самой себе, что она не зря терпела меня двадцать лет. Возможно, с ее точки зрения, я просто не имел права любить другую!