Ступени кончаются. По-прежнему в какой-то серой мгле я двигаюсь на ощупь, наконец мгла рассеивается, и я вижу себя наверху, а подо мной расстилается темная бездна. Прямо передо мной лежит узкая доска, перекинутая через провал. Там, на той стороне, свет и какой-то человек сидит на корточках у обрыва.
– Иди сюда, – говорит голос, – я тебя жду.
Я ступаю на доску и осторожно двигаюсь по ней.
– Теперь ты видишь меня, – говорит голос, – это же я…
– Максим! – кричу я, и в это время он что-то делает с доской, она выскальзывает у меня из-под ног, и я лечу в пропасть с протяжным криком.
Чьи-то руки обнимали меня и трясли.
– Маринка, Маринка, это же я, Алик! Что с тобой, открой глаза! Это сон был, просто сон.
Я открыла глаза, увидела комнату, встревоженного Алика, прижалась к нему, такому надежному и родному.
– Это у тебя от морга, не надо было туда ходить.
Он гладил меня по голове и укачивал, как маленького ребенка. Потом он вытер мои слезы, мы так и улеглись, обнявшись. Я успокоилась, но долго лежала без сна.
«Он здесь, – думала я, – он никуда не уехал, он здесь. И он не оставит меня в покое».
Если бы я рассказала обо всем Алику, он бы мне поверил. Но я не буду ему ничего рассказывать. Это наше личное дело, мое и Максима. Слышишь, Максим? Мы встретимся, я даю тебе слово, мы обязательно встретимся!
С Анной Николаевной Громовой мы побеседовали довольно мирно. Отвечая на ее вопросы, я еще раз добросовестно повторила все о той ночи и обо всех моих встречах с Максимом. Получалось у меня довольно складно, так что Громова не смотрела на меня как на сумасшедшую, хоть время от времени и поджимала скептически губы. Но меня ее гримасы мало трогали, я ведь уже приняла решение искать Максима самостоятельно, поэтому решила не конфликтовать с Громовой по пустякам. Что Громовой – еще одно нераскрытое дело, а для меня это вопрос всей дальнейшей жизни, и вообще – жизни. Однако для подстраховки мне было важно оставить о себе у Громовой хорошее впечатление. Потому что если я проиграю и Максим найдет меня раньше, то он обязательно меня убьет и обставит дело как самоубийство. Может получиться очень правдоподобно – взбалмошная девица напридумывала черт те что, а потом покончила с собой. А так все-таки возникнут сомнения. Как с Ларисой, начальницей Алика, – никто не поверил в ее самоубийство. Кстати, вот Громова как раз что-то про нее говорит.
Громова между тем со всяческими недомолвками рассказала, что по поводу убийства Лифарева обнаружены документы, контракты с западными фирмами, можно проследить связь с Москвой, но кто конкретно этим занимался, не ясно. Дело это по поводу очистных сооружений выделено в отдельное производство, им занимаются другие. А ее, Громовой, дело – убийства. Кстати, про убийство Ларисы Гребенюк. Нашли у нее в бумагах переводы контрактов, можно проследить связь с Лифаревым. Но доказательств, что во всем замешан Максим Костров, по-прежнему никаких.
– Так ищите! – не выдержала я.
– Ищем, – коротко ответила Громова и отпустила меня с миром.
Дима уже ждал меня в коридоре, похвалил:
– Вид у тебя бодрый, хорошо морг перенесла.
– Ох, не напоминай!
Мы поехали прямо на ту квартиру в Купчино, где нас ожидала хозяйка, предупрежденная по телефону. Тетка была та еще. Лет этак за пятьдесят, на голове мелкая «химия», губы намазаны «сердечком». Нас она встретила более чем неприязненно, а на меня просто смотрела волком. Держалась она здорово, стояла насмерть, как партизан: ничего не знаю, квартиру никому не сдавала и кончен разговор.
В общем, тетка боялась налоговой инспекции. Чем так трястись, так уж лучше как в рекламе – заплати налоги и спи себе спокойно!
В конце концов, ребятам моим это надоело, они отодвинули диван, моя пуговка лежала там в пыли, чему я очень обрадовалась – не придется перешивать остальные. Владимир Петрович показал тетке пуговицу, потряс у нее перед носом блузкой – та держалась как Зоя Космодемьянская. Тогда он сказал, что не пожалеет времени, перешерстит весь дом и найдет соседей, которые видели, что в этой квартире живут посторонние люди. При упоминании соседей тетка перетрусила, очевидно у такой заразы, как она, отношения с соседями были плохие и они могли порассказать милиции много интересного. Скрепя сердце, тетка призналась, что пустила тут одного пожить, но денег не брала.
«Врет и не краснеет!» – переглянулись мы с Димой.
– Кто такой, откуда взялся?
– Знакомая попросила приютить, он паспорт показал, – тетка назвала имя и фамилию, естественно, не Максим и не Костров.
– Этот? – Владимир Петрович показал ей фотографию Максима, которую где-то раздобыл.
– Он.
Узнав у тетки адрес знакомой, мы собрались уходить.
– Если бы знала, что он сюда будет водить всяких, то ни за что бы не пустила, – сказала тетка как бы в сторону, не глядя на меня.
– Пыль надо не под диван заметать, а в совок, а еще лучше влажную уборку делать, – ответствовала я в свою очередь, не глядя на нее.
– Ну что, верите теперь, что я не сумасшедшая, – сказала я операм, выходя из парадной, – был он здесь?
– Был-то он был… Сейчас едем к той знакомой бабе, а ты уж сама добирайся, до метро тебя подбросим.
Я не возражала, все равно мне надо было к тете Наде.
– Маринка, я все выяснила насчет костюма, – встретила меня тетя Надя. – И ходить никуда не надо, села на телефон. Есть такая фирмочка, там тоже костюмы напрокат дают, так я туда позвонила, наврала с три короба, в общем, у них там все есть, а пингвина нет.
– Что, всего один был пингвин?
– А ты думаешь, у них там как в детском саду: мальчики-зайчики, девочки-снежинки и царица полей – кукуруза?
– Про кукурузу ты уже из другой оперы.
– Да, пожалуй, но что плохо – в этой фирме порядок такой, оставляешь в залог стоимость костюма и берешь его на один день, а потом за каждый день просрочивания доплачиваешь.
– Как прокат видеокассет.
– Вот именно. Так этого чертова пингвина взяли у них две недели назад и не вернули.
– Кто взял?
– Ну, этого они мне по телефону не сказали.
– Завтра напущу на них Диму с фотографией Кострова, а то что мы их работу делать будем. А вообще, тетя Надя, это все, конечно, хорошо, но мы пойдем другим путем. Я чувствую, что он никуда не уехал, не знаю только, почему.
– Верю, – сразу же согласилась тетя Надя, – в нашей семье у женщин очень развита интуиция, ты вообще в меня, а своей интуиции я доверяю безоговорочно.
– В общем, я подумаю, поразмыслю, потом тебе позвоню.
– Идем, я тебя до метро провожу.
Я ехала в метро и думала. Тетя Надя боится за меня, поэтому и провожать пошла. И она права, потому что Максим хочет меня убить. Значит, я должна найти его первой. Найти и привести милицию. Убивать его я не собираюсь, это не мой профиль. Что мне надо сделать, чтобы найти место, где он прячется? Надо вспомнить и почувствовать, как я чувствовала Максима три года назад, когда мы встречались. В то время, вставая утром, я всегда знала, что позвонит Максим и позовет меня, хотя звонил он нерегулярно, но я всегда знала, когда это произойдет – чувствовала, и все.
«Следующая остановка – „Технологический институт“!» – объявил динамик. Я встала и протиснулась к выходу.
В библиотеке я застала одну Нину Адамовну – Зойка уже убежала. Старушка мне очень обрадовалась, спросила, когда же я выйду на работу, – я официально числилась в отпуске. Я прошла в помещение закрытого фонда, там в старом шкафу у меня был свой ящик. Я хранила в нем всякое барахло – зеркало, старую помаду, блокнот для записей и кое-какие вещи, напоминающие мне о Максиме. Держать их дома я не могла, боялась, что матушка найдет и начнутся расспросы. Вот все тут, все мои сувениры. Общая фотография за столом на том самом дне рождения сестры, где мы с Максимом познакомились. Билеты в театр, – да, один раз мы с ним ходили в театр, в самом начале знакомства, когда он за мной ухаживал, пустой флакончик из-под французских духов – его подарок, тоже в начале нашего романа. Духи быстро кончились, потому что флакончик был маленький. Пожалуй, это был единственный его подарок. Были, конечно, и цветы, опять-таки в начале знакомства, но, как бы я ни была в него влюблена, хранить засушенные цветы в книгах, как героини романа Джейн Остин, – это выше моих сил. Во-первых, портится книга, а я как-никак библиотечный работник, а во-вторых, это слишком напоминает школьный гербарий, а я с пятого класса ненавижу ботанику – все эти тычинки-пестики.