Пока половой носился за добавкой, Брусилов открыл тетрадь и ткнул пальцем в общий рисунок бронированного механизма.
– Выходит, он размерами с обычную карету или, скорее, пулеметную тачанку. От осколка сбережет?
– Ваш родственник посчитал, что передний лист выдержит шрапнель с трубкой на удар.
– Это – вряд ли. Но ничего. Самоход-то двигаться будет. Из пулемета да шрапнельными пульками попасть не мудрено, а гранатой лишь при большом везении. Стало быть, он проволоку порвет, на окоп наедет и с пулеметов пехоту покрошит. А за ним в дыру наши побегут. Здорово, ежели получится. За светлые головы, Степан Осипович! – Генерал выпил. – Только объясните, отчего моряки у нас такие ушлые? Цепеллин сочиняет моряк Костович, воздухолетательный снаряд строил капитан Можайский. Вы вот, с подводными лодками и катерами на полмира страх нагнали.
– Ничего нет удивительного, – вскинул бороду Макаров. – Корабли – самые хитрые вещи, что пытливый ум придумал. Паровые машины сначала на судах появились, только потом на паровозе. Корабельная артиллерия куда сложней и мощней полевой. Беспроволочный телеграф господина Попова перво-наперво на флоте освоили, на берегу проще провод тянуть или вестового заслать.
– Ну да, – вздохнул и снова налил Брусилов. – А мы изобрели как лучше шашку точить да кобылам хвосты крутить.
– Не скромничайте зря, любезный Алексей Алексеевич, – вице-адмирал подшофе держался добрее трезвого. – Наука сухопутной баталии ничем не проще морской. Я вам больше скажу, в открытом море не спрячешься. Потому главные битвы случились у берегов, островов да в проливах. Врага в перископ узрел – топи его, окаянного, и точка.
После длительного военно-производственного совещания, точнее на следующее утро, Макаров сделал два безусловных вывода. Во-первых, любая вездеходная и надежная бронемашина на поле боя даст очевидный перевес, потому как у другой стороны не окажется ни подобных аппаратов, ни оружия против брони, ни опыта борьбы с новой напастью. Во-вторых, негоже тягаться в питье с более молодым и крепким кавалеристом: и непристойно, и голова болит.
Александр Берг, давно уже бывший в адмиральской отставке и на завтрак принимавший ледяную рюмку под хрустящий огурчик «для сугреву и аппетиту», к технической стороне вопроса оказался куда как более восприимчив. Он долго листал обгорелую тетрадь, наполненную кучей вклеенных вырезок, рисунков, расчетов и схем. Заметно, что покойный инженер Тринклер и его мятежный коллега занимались прожектом более года.
Первая часть, самая замусоленная, содержала конструкции вездеходных аппаратов, у коих ведущие и опорные колеса обнимала бесконечная длинная лента, снижавшая удельное давление на землю. Самый ранний практический из подобных самоходных механизмов получился у англичанина Джона Гиткота в 1832 году.
– Это дело военного применения иметь не будет, – отставник ткнул пальцем на повозку Блинова, о которой сообщалось в газете «Волгарь». – Готов допустить, что экипаж имеет изумительно легкий ход для такой массы, ежели сравнивать с обычными колесами, проваливающимися в снег. Но при движении в гору ждать, что две кобылы утянут столько народу, совершенно бессмысленно.
Поволжский изобретатель нацепил бесконечную ленту на колеса большой повозки, дабы они не проваливались в снег.
– Согласен. Однако дальше смотри. Он поставил паровую машину, и вышло русское подобие трактора Гикота – паровой самоход на бесконечной шарнирной рельсе. Заметь, Александр, резинная лента заменена на железо.
– Занимательно. Хотя препятствий вижу не менее трех. Ныне субмарина – это подводный мазутный танкер ради дальности хода, экипажу да торпедам лишь чуть места осталось. Сколько же твой самоход проедет? Или рядом подводу с дровами пустить, в топку их кидать?
– Для того и нужен нефтяной двигатель с циклом Тринклера. Что еще узрел?
– Даже без расчетов и опытов ясно, что такое шасси тяжелей для мотора, нежели обычные колеса, как в локомотиве или авто. Представь, какая разрывная нагрузка на части этого рельса и оси между ними. Долго они выдюжат? Не знаю.
– Справедливо. А третье?
– Двигатель один, рулевого колеса нет. Твой самородок считает, что поворот выходит от торможения одной рельсы. Как там англичане ее обозвали?
– Caterpillar.
– Пусть так и будет – гусеницы. Выходит, самоходу надобен сложный механизм передачи на ведущие колеса с муфтой на рассоединение к каждому колесу.
– Пожалуй. Почему тебя это пугает? На лодках много таких муфт – меж паровой машиной и электродвигателем, затем перед дейдвудом.
Берг ткнул пальцем в дизельный двигатель Тринклера.