Я опустился на свое место в башне, и мой механик-водитель рванул танк с места с такой скоростью, что меня прижало к задней стенке башни. Сквозь приборы наблюдения я видел, как мимо нас проносятся деревья, горящий истребитель танков, один член экипажа которого пытается выбраться из него через люк, с объятым пламенем телом. Затем просека перед нами осветилась взрывами падающих ракет, разносящими на части землю и деревья, их осколки барабанили по броне, когда мы прорывались сквозь дым разрывов.
Сгрудившиеся позади нас танки не стали терять времени, и через минуту обе наши «Пантеры» и оба «Королевских Тигра» миновали просвет в лесном пологе и уже двигались в относительной безопасности под густыми кронами деревьев. Пройдя несколько сот метров, мы остановились, и я выбрался из башни, чтобы оценить состояние нашего корпуса. Вокруг нас стали понемногу собираться солдаты и штатские, которые прибились к нам и проделали путь вокруг просвета под покровом деревьев.
Деревенская беженка лежала на моторном отсеке моей «Пантеры», спиной на вентиляционных жалюзи, ее одежда почернела от дыма горящего масла и в нескольких местах была порвана осколками ракет. Глаза ее были открыты, она еще дышала, но воздух выходил из ее легких сквозь раны в груди с протяжным свистящим звуком. Подняв на руки, я отнес ее к толпе беженцев и солдат и опустил на землю. Это причинило ей изрядную боль, она застонала и закатила глаза. Капо подошел ко мне и встал рядом.
– Мы должны двигаться, – сказал он, глядя на женщину. – Штурмовики шныряют повсюду.
– Я обещал этой женщине найти для нее морфий, – ответил я. – У нас уже ничего не осталось.
– Она умирает.
– Она помогла найти нам дорогу. Да и вообще очень нам помогала.
Капо вздохнул и, повернувшись, крикнул, чтобы из его танка принесли медицинскую укладку. Достав оттуда шприц-тюбик с морфием, он ввел ей в руку лекарство. Когда морфий подействовал, женщина застонала и открыла глаза. Неуклюже двигая рукой, она пошарила ею в кармане, достала оттуда фотографию и протянула ее мне. Я взял ее, а женщина затихла. По моим прикидкам, ей оставалось жить десять – двадцать минут. Под действием морфия она заснула.
Я бросил взгляд на фото, которое она мне отдала. На нем была изображена молодая девушка лет восемнадцати или двадцати, ее сходство с умирающей женщиной говорило, что это, по всей видимости, ее дочь. Нахмурившись, я спрятал фотографию в карман кителя. Несколько самолетов пронеслось на бреющем полете над кронами деревьев, и участок дороги, который мы только что миновали, взорвался клубами оранжевого пламени. Лишь много позднее я снова вспомнил об этой фотографии.
Далее по нашей просеке эта примитивная лесная дорога была изрыта воронками после недавней бомбардировки, и наше продвижение еще более замедлилось, поскольку мы были вынуждены объезжать эти воронки вместе с другими участниками движения. В ряде случаев эти воронки были наскоро перекрыты досками и бревнами; эту работу проделали обреченные на смерть и муки люди, которых мы называли хиви.
Хиви было сокращением немецкого слова Hilfswilliger, «хильфсвиллигер» – «добровольный помощник». Так называли советских солдат, которые попали в плен в годы наших успехов, в 1941 и 1942 годах, когда ни у кого не было сомнения в том, что германский «паровой каток» раскатает СССР тонким слоем. В то время эти люди содержались в германских лагерях для военнопленных, которые представляли собой квадратные участки земли, огражденные колючей проволокой, – никаких бараков, никаких палаток, никакой, даже самой примитивной, крыши над головой. Никакой еды, кроме травы под ногами; никакой воды, кроме дождя с неба. Скольких мы убили таким образом в этих лагерях, когда наша охрана из-за проволоки равнодушно смотрела на то, как красные убивают друг друга? Доходило ли их число до миллиона, или – как шепотом передавалось в слухах – мы довели до голодной смерти скорее два миллиона человек? Хиви – это те из пленных, кто добровольно соглашался помогать германским войскам, чтобы выбраться из этого ада, они трудились на нас как рабочие, строители, водители и на других должностях, не требующих ношения оружия. Вознаграждением за это им была возможность жить, получать каждый день солдатский рацион и одеяло на ночь. После поражения под Курском в 1943 году красные солдаты далеко не так быстро сдавались в плен, а те, кто все же попадал в плен, куда менее охотно шли на службу в германскую армию. Они рассказывали нам, что в наказание за сдачу в плен их семьи могут быть отправлены в ГУЛАГ за Полярный круг.