Из ребят хорошо запомнил я Петю Маленького и Петю Большого. Фамилии, к сожалению, забылись. Оба были хорошие простые ребята. Петя Большой считался лучшим спортсменом на курсе. Занимался лыжами, многоборьем, футболом и выступал за институт сразу по нескольким видам спорта. Не хочу перечислять много имен и фамилий. Назову, пожалуй, Игоря Волошина. Он был высокий, спортивно сложенный, хорошо одевался. Был из благополучной городской семьи. Ко мне он почему-то относился с открытым пренебрежением. А может, я ошибаюсь и наговариваю на него? Наверное, относился он просто безразлично, и меня это задевало. У него была своя компания, куда была, кстати, вхожа Алла Бердникова. Они собирались по субботам в чьей-то просторной квартире, с вином, музыкой, хорошей едой, танцевали. Многие завидовали и мечтали попасть на такую вечеринку.
А с другой стороны, ребята из деревни приезжали на учебу так одетые, что наша «элита» посмеивалась, показывая на Петю Маленького, приехавшего в самых настоящих шароварах. Петя быстро сообразил, в чем дело, и на последние деньги купил себе брюки. Меня мама снарядила, в общем, неплохо, но из-за дефицита обуви я приехал в массивных отцовских башмаках, которые он получал на работе. Над толстенными подошвами тоже подсмеивались. Тогда я надел парусиновые спортивные туфли (мы чистили их мелом), и уже ничем не выделялся из общей массы.
Но все это были пустяки по сравнению с июньским воскресеньем сорок первого года. Началась Великая Отечественная война.
ГЛАВА 2
У нас закончились экзамены, и мы собрались съездить компанией за Волгу. Пока собирались, покупали еду, пиво, по радио объявили, что в 12 часов дня будет передано важное правительственное сообщение. Решили пропустить один пароходик, открыли бутылки с пивом, сидели, болтали о всякой всячине, а ровно в двенадцать прозвучали слова Молотова: «Фашистская Германия без объявления войны напала на Советский Союз…»
Сказать, что мы были ошарашены этим известием, не могу. Разговоры о войне с Германией шли с весны. Несмотря на заявления, статьи в газетах, мы были уверены, что войны не избежать. Поразила лишь внезапность. Самый грамотный из нас Паша Закутный (бывший Адя) раздраженно переломил прутик.
— Какая внезапность? Мы что, на Луне живем? От Москвы до границы всего тысяча километров. Не знали, что немцы всю весну войска подтягивали?
— Не так все просто, — заметил кто-то из нас.
— А беженцы из западных областей — тоже не просто? Или никто про них не слыхал и про немецкую армию у границы не знал?
Мы говорили о чем-то еще, соглашались, что Красная Армия расколотит немецкую свору за считаные дни. Потом дружно отправились в институт, где состоялся митинг. Выступали и студенты, и преподаватели. Звучала полная уверенность в скорой победе. Может, кто-то из старших думал иначе, но предпочитали молчать. Потом мы сходили в военкомат, где от нас, студентов, не отмахнулись, а назначили день, когда явиться.
Быстро пустели магазины. Люди, наученные прошлыми войнами, расхватывали сахар, соль, мыло… все подряд. Через три-четыре дня просочились слухи, что немцы наступают, а наша армия ведет ожесточенные оборонительные бои. Когда объявили, что Красная Армия 3 июля оставила Минск, я уже числился курсантом Саратовского танкового училища.
Вообще-то я хотел попасть в летное, но мать чуть не на коленях умоляла меня учиться где угодно, но только не в летном училище. Когда я говорю «на коленях», я не преувеличиваю. Молодой, еще зеленый петушок, я плел в семье о нашей мощной авиации, красивой форме, орденах, а с матерью сделалось плохо. Ее отпаивали валерьянкой, а дед сказал так:
— Брось, Лешка, херню пороть! Летчик-самолетчик! Видел я, как аэропланы на землю падают. Одни головешки остаются. Иди в политработники, по крайней мере голодать не будешь и живым останешься.
Дед не страдал излишним патриотизмом. Война — значит придется воевать. Но и на рожон лезть нечего! А ведь нам действительно предлагали пойти в военно-политическое училище. Далеко не всем. У кого в порядке с происхождением, чьи родители или деды за белых не воевали, судимостей не имели. Я подходил по всем статьям. Почему отказался? Сам не могу объяснить. Наверное, крепко сидело во мне то, что называется патриотизмом. Хорошо пишется в стихах:
Но жизнь не стихи. Комиссаров я уважал, но хотел стать летчиком. Усталый, в красивой пилотской куртке, я шел по полю аэродрома вместе со своими товарищами. Позади был очередной полет, очередная победа, а я шагал, не обращая внимания на восхищенные взгляды девушек.