Боев оглянулся. Кругом было тихо. Или, может быть, ему так показалось? Снег набился в кабину машины через разбитое лобовое стекло. Боев чувствовал сильную боль в ушах, голова налилась тяжестью. С трудом повернулся, уцепившись за руль, нагнулся в проем, где прежде была дверка — она была сорвана, — и увидел Прохорова — он лежал скорчившись и уткнувшись в снег.
Превозмогая боль, Боев выбрался из машины.
Прохоров был мертв. Боев достал из кармана его гимнастерки красноармейскую книжку и еще какие-то бумажки, разыскал под сиденьем лопату и принялся долбить замерзшую землю в дорожной обочине.
Часа через два, вспотевший, измученный — боль в голове не кончалась и в глазах плыли оранжевые круги, — он смог положить тело Прохорова в неглубокую яму и забросать сверху комками мерзлой земли.
Шел сильный снег, и дорога слилась с полем. Лес, который тянулся вдоль дороги, укутала белая мгла, но было тихо. Боев снял рукавицы и потрогал уши. На ладонях — кровь. Он понял, что сейчас, может быть, и не тихо кругом, наверно, воет ветер, но просто он не слышит. Надо идти. Боев поднял лежащий у колеса машины холщовый мешочек, разорвал его, вытащил пряник, положил в карман и пошел в сторону леса.
Идти было трудно — снег за то время, что был он без сознания, покрыл землю толстым слоем.
Лес оказался совсем небольшим, да и не лес, а, скорее, придорожная посадка. По вспаханному, покрытому рыхлым снегом полю идти было еще труднее — сапоги промокли, и ноги начали леденеть. Но Боев понимал, что идти все равно надо, иначе пропадешь.
Только теперь, когда он довольно далеко отошел от дороги, в голову вернулись мысли о том, что произошло сегодня. Все было так внезапно. И кто мог подумать, что это его первое боевое задание обернется столь трагично. А он еще ругал Прохорова за то, что тот хотел остаться там, в теплой избе у старшины Горобца. Остались бы, поели и, может быть, не встретили бы эти фашистские танки. Впрочем, откуда они взялись здесь, в тылу, на дороге? Мысли путались. Поле не кончалось, и силы уже убывали. Круги перед глазами приняли красный цвет и, казалось, стали больше, а голова болела еще сильнее.
Снегопад кончился, на небе из темноты вдруг выступила круглая луна, и только теперь Боев увидел на горизонте зарево. «Наверно, слышна и канонада», — подумал Боев, но он не слышал ее, в ушах был звон.
Деревня появилась как-то сразу. В крайних хатах тускло горели огоньки. Он собрался и, задыхаясь, побежал. На крыльце крайнего дома упал, поскользнувшись, — в соседнем дворе звонко залаяла собака. Боев стукнул в дверь кулаком. Никто не отозвался. Он стал стучать одеревеневшими сапогами — дверь скрипнула, звякнул засов, и на пороге появилась маленькая старушка, укутанная платком, с фонарем «летучая мышь» в руке.
— Ты кто? — спросила старушка, но дверь распахнула. — Заходи, что ли.
Боев шагнул в тепло избы и сразу нелепо повалился на деревянный пол.
Сергей Кузнецов никогда не задумывался над тем, как он будет служить в армии. Приспеет время, пойдет, как все. Семья Кузнецовых жила трудно, хотя отец — рабочий промкомбината — не пил, вечера проводил дома, помогал матери по хозяйству. По воскресеньям старший Кузнецов усаживался на табуретку и, покуривая, смотрел, как Сережа готовит уроки. Он любовался парнем — крупным, с красивым «городским» лицом, в аккуратной, хотя и не новой, вельветовой курточке. Когда Сережа занимался, в маленькой комнате было тихо: мать стирала или штопала, младшая сестренка Люська возилась на полу с куклой, пятый член семьи кошка грелась у отца на коленях.
В самом начале войны отца призвали в армию. А в ноябре пришло известие, что красноармеец Иван Кузнецов погиб смертью храбрых под Великими Луками. Мать, поплакав с неделю, отнесла Люську к сестре, а сама поступила в школу уборщицей. Сергей оставил учебу в техникуме, пошел на завод, но проработал недолго, летом второго года войны и его вызвали в военкомат.
На станцию Киров-товарный провожать новобранцев пришли мать с Люськой, двое ребят из цеха и отцовский товарищ Мекешин Игнатий Павлович — маленький, щуплый, он мерз даже летом, ежась в своем старом, засаленном ватнике, и глухо покашливал в кулак.