Жадность красавицы, желавшей получить дивное платье, была столь велика, что она пообещала бы отдать все на свете, лишь бы им завладеть. Требование старухи показалось ей до смешного малым, она решила, что нищенка, должно быть, не в своем уме, и потому с легкой душой согласилась на сделку. Три дня и две ночи разгуливала по городу в новом наряде, и самые важные городские дамы ей завидовали — во всей Вене не было модной лавки, где нашелся бы такой же прекрасный материал с таким изящным узором и такой искусной вышивкой.
Но вот настала третья ночь, и тщеславная красавица вспомнила об обещании, которое дала старухе. Лишь теперь она задумалась — что же та от нее потребует? И чем дольше размышляла дама, тем больше ее охватывала тревога. В воображении ей виделись пугающие картины, в душе пробуждались всевозможные смутные страхи. В конце концов она поняла, что великолепное платье попало к ней не откуда-нибудь, а из преисподней. Женщину охватил ужас и вслед за ним глубокое раскаяние. Она хотела сбросить с себя колдовской наряд, но платье сидело плотно, будто приросло к коже, хотела порвать его в клочья, но из этого ничего не вышло — того, что соткано в аду, не дано разорвать никому из смертных. Словно обезумев, металась бедная женщина по комнате, нарядная, как королева, и несчастная, как последняя нищенка. И вот на церковной колокольне зазвонил колокол, возвещая полночь, — женщина замерла в ужасе. Едва стих двенадцатый удар, дверь отворилась и порог комнаты переступила нищенка в лохмотьях.
— Ну, милая моя, — заговорила она глумливо, — ты обещала мне в уплату то, что в этот час одето в мое платье. А одета в него ты, милочка. Вот и выходит, что ты — моя добыча! — В тот же миг комната озарилась зловещим багровым светом, и вместо нищенки перед женщиной предстал дьявол. И платье преобразилось — красный бархат стал кровью, золотое шитье — языками пламени, серебряные звездочки — смертоносными вспышками огня. Вдруг оно и запылало на отчаянно забившейся женщине.
Дьявол уже протянул к ней свои когтистые лапы, как бедную грешницу с силой отбросило от него прочь. Пылающее платье упало с ее плеч, и она вдруг предстала перед дьяволом в ослепительно белых одеждах. Искреннее раскаяние и маленький нательный крестик — вот что спасло ее из когтей дьявола. На эту грешницу снизошла милость Божья. Поистине то было чудесное спасение. Вскоре она ушла в монастырь, где обрела душевный покой, а спустя много лет и умерла там мирно, вверив свою душу Богу.
Пряха у креста
На вершине Венской горы, откуда взорам путника, приближающегося к Вене с юга, впервые открывается вид на далекую колокольню собора Св. Стефана, уже много столетий тому назад стоял простой деревянный крест. Со временем он был заменен каменным резным крестом на высоком цоколе и сделался одним из символов Вены. В народе крест этот называют странно: Пряха у креста. Никто не помнит, откуда взялось такое название, но тем охотнее рассказывают связанные с ним предания и легенды.
Говорят, что много веков назад в крестовый поход с герцогом Леопольдом Славным отправился в Землю Обетованную некий рыцарь. Когда прощался он с женой, та принесла обет, что поставит на месте простого деревянного креста красивый крест из резного камня, если муж ее воротится с войны целым и невредимым. Должно быть, эта женщина очень любила своего мужа — этого обета ей показалось мало, и она решила трудом своих рук заработать деньги на новый крест.
Целый год просидела она за прялкой, пряла не разгибая спины. Однако воины не возвращались из похода. Женщина молилась и продолжала прясть. Так прошел еще год. Понемногу начали рыцари возвращаться в родные края, вот уже и герцог Леопольд прибыл в Вену, и только ее долгожданный супруг все не возвращался.
Неделя шла за неделей — миновал третий год. И стало тут жене невмоготу ждать в стенах замка. Она взяла свою прялку и поднялась на вершину Венской горы. Здесь, подле деревянного креста, решила она продолжать свою работу. С горы открывался широкий вид на окрестность, и как раз с этой стороны должен был прийти ее муж, если только он еще жив. С утра до вечера сидела пряха у подножья креста, пряла пряжу и все смотрела, не едет ли муж. Всякий путник пробуждал у нее надежду, но, казалось, небеса забыли про бедную женщину.
Однажды вечером сидела она, как обычно, подле креста, склонившись над своей работой, и только время от времени безнадежно поглядывала вдаль. Солнце скрылось за грядой Венского леса, на землю спустился мирный вечер, далекие башни столицы темнели в сумерках. И тут женщина увидела, что на гору медленно поднимается одинокий странник. Он опирался на посох, лицо у него было изможденное, с седой длинной бородой, а одежда вся износилась и обветшала. У подножья креста он без сил упал на землю. Пряха участливо склонилась над незнакомцем. И вдруг побелела как полотно и воскликнула: «Это ты! Ты все-таки вернулся! Я знала, что Господь услышит мои молитвы! И мы отблагодарим Господа за Его милосердие…»
Придя в себя, рыцарь рассказал жене, что в бою его тяжело ранили и взяли в плен. Два долгих года пробыл он в рабстве у неверных, пока наконец не удалось ему бежать. Со слезами на глазах слушала жена его рассказ о полном невзгод и лишений долгом возвращении в родные края.
В благодарность за возвращение любимого супруга счастливая жена выполнила свой обет. На месте обветшалого деревянного креста она воздвигла колонну резного камня с крестом, которая в память о жене рыцаря и получила впоследствии название «Пряха у креста».
Мастер Мартин Железная Рука
Жил когда-то в Вене кузнец, которого звали мастер Мартин. Своей недюжинной силой он славился на весь город и прозывался за то не иначе как Железная Рука. А еще он удивлял горожан тем, что изо дня в день трудился у себя в кузнице, не зная ни воскресений, ни праздников. Это было вопреки всякому обычаю, да и против того, что нам заповедует церковь. Зато мастер Мартин всегда работал лишь до тех пор, покуда не заработает ровно четыре гроша, а потом снимал фартук и запирал кузницу. И тут уж сули ему хоть золотые горы — ни за что на свете не соглашался он в тот же день снова взяться за молот и клещи. Жители Вены давно уже свыклись с этим странным обыкновением мастера, но стоило в городе появиться чужеземцу, как люди не упускали случая порассказать ему об удивительном кузнеце.
В 1237 году Вену посетил император Фридрих II. Едва с государственными делами было покончено, как ему, само собой, тут же рассказали о мастере Мартине. Император покачал головой и пожелал увидеть этого человека собственными глазами. Мартина привели к императору, и тот встретил его не слишком-то любезно, ибо считал, что вовсе не подобает его подданному трудиться во все дни подряд, не исключая главнейших праздников.
«Правда ли то, что говорят про тебя?» — спросил император. Мастер Мартин взглянул на него открыто и без страха и откровенно признался, что так оно и есть.
«Так почему же тебе надобно только четыре гроша в день — не больше и не меньше?» — спросил тогда император.
«Государь, — отвечал мастер Мартин, — я положил себе за правило зарабатывать всякий день столько, сколько мне нужно на жизнь, а более четырех грошей мне не требуется».
«И на что же ты тратишь свои четыре гроша?» — пожелал тут узнать Фридрих, которого разобрало любопытство.
«Один грош раздаю, — ответил на это мастер Мартин, — одним — долг отдаю, один на ветер кидаю и одним — сам себя питаю».
Император немало подивился этому ответу и потребовал объяснить, что сей расклад значит.
«А значит он вот что, — отвечал ему мастер Мартин, — на один грош я подаю милостыню бедным, второй отдаю отцу на прожитье за то, что он кормил меня в детстве; третий вручаю моей жене, пусть тратит, как ей заблагорассудится, — тот, считай, выброшен на ветер, потому что пойдет на безделицы да на наряды. Ну, а уж последний грош я трачу на себя самого. Вот и выходит, что четырех грошей в день мне с лихвой хватает на все расходы».
Хоть поначалу император и напустил на себя суровость — ибо никому из его подданных не дозволено трудиться в день Воскресения! — но чем дольше беседовал он с кузнецом, тем веселее становилось его лицо; под конец он и вовсе раздумал сердиться и воскликнул: «Что ж, неплохо! Ступай, Железная Рука, и можешь впредь делать так, как тебе по нраву! Но смотри, чтобы никому о том ни слова! О нашем уговоре не должен знать никто, кроме меня. Лишь после того как ты сто раз увидишь лик своего императора, я разрешаю тебе говорить об этом», — прибавил он с усмешкой, а сам подумал, что вовек тому не бывать: ведь это когда еще кузнецу вновь выпадет случай повстречаться со своим императором, а про сто раз и говорить нечего!