С деньгами у Ваньки было не то чтобы туго, а вообще никак. Начиная со школьных лет все его существование подтверждалось правилом, что ниже нуля чисел нет. В результате за гостиницу и еду Ванька предпочитал расплачиваться заклинанием халявум . После зеленой искры выражение лица у администраторши обычно становилось удовлетворенным, и она принималась самостоятельно заполнять карточку, тщательно списывая паспортные данные с какого-нибудь рекламного проспекта.
Вот и в этой петрозаводской гостинице все было как всегда. Даже подозрительно «как всегда», что Ванька осознал позднее. Администраторша, суровая с виду, необъяснимо блондинистая дама с темными сомкнутыми бровями, внезапно смягчилась и, рассматривая всунутый ей Ванькой календарь с городской набережной, позаимствованный тут же, на стойке, воскликнула:
– Надо же! Вас действительно так зовут?
Ванька вежливо улыбнулся. Две секунды назад он мысленно произнес паспортное заклинание ксивум , и, разумеется, представления не имел, какое имя администраторша прочитала на календаре.
– Бывают же такие совпадения! Неболяка Остап Тарасович! Так звали начальника моей бабушки! Хороший был человек, отзывчивый, подполковник запаса! Все, бывало, придет, на коленях покачает! – продолжала умиляться администраторша.
Ванька слегка удивился. Обычно ксивум срабатывал на кого-то из родственников по мужской линии, хотя, конечно, магия могла дать сбой.
Получив ключ от номера, Ванька направился к лифту, наметанным глазом определив, что гостиница скорее марципаново-кокетливого рода, чем табачно-командировочного. Что ж, тоже неплохо. Правда, когда его пылесос оттает, цветочными лепестками здесь будет пахнуть значительно меньше.
На полдороге к лифту путь Ваньке преградил швейцар, по причине морозов обитавший не снаружи гостиницы, а в холле. Ванька молча показал ему магнитный ключ от номера. На сытое лицо швейцара выползло удивление. Такие, как Ванька, гостили у них редко.
– Помочь донести вещи? – предложил швейцар.
– Вещи на вокзале. Принесу позднее, – с привычным щемлением совести соврал Ванька.
После колких буравчиков Поклепа бульдожьи глазки швейцара не могли укусить его достаточно больно. Им только и оставалось, что хватать Ваньку за заснеженные ботинки и покрытые коркой льда брючины.
– А это?.. – палец швейцара ткнул в пылесос.
– Выставочный образец! – заученно ответил Ванька, успевший уже привыкнуть к тому, что каждая профессия накладывает на человека свой отпечаток.
Швейцар задумчиво покосился на покрытый вмятинами, с облупившийся краской образец, из трубы которого на пол упала большая мутная капля, с подозрением принюхался и предупредил:
– Имей в виду! У нас курят только на балконе!
Ванька, никогда в жизни не куривший, пообещал курить только на балконе.
Поднявшись на пятый этаж, он мельком взглянул на схему, изображенную на магнитном ключе, и свернул налево. По дороге ему попались два автомата – один с булькающим бочонком минеральной воды, другой для пополнения счета мобильных телефонов. Сразу после второго автомата коридор резко сузился.
Ванька понял, что его комната крайняя. Свет в узком аппендиксе, ведущем к номеру, не горел. Навстречу от двери качнулась длинная фигура. Ванька, не сразу привыкший к полумраку, несколько раз моргнул, прежде чем узнал. Перед ним стоял Глеб Бейбарсов.
– Привет! – сказал Ванька машинально и тотчас пожалел, что поздоровался. Не те у них были отношения.
Бейбарсов молчал, с иронией разглядывая его. В отличие от Ваньки, который больше напоминал оживший сугроб, Глеб был одет с иголочки. Дорогие светлые туфли, не ведавшие соленой каши подмороженных улиц, черный костюм от Червелли и Гробано, белоснежная рубашка. Только галстук отсутствовал и ворот был расстегнут, что придавало визиту Бейбарсова эдакую снисходительную неофициальность.
Правую руку Глеб зачем-то держал в кармане. Заметив, что Ванька смотрит на нее, он усмехнулся и показал Ваньке пустую ладонь.
– Боишься? – спросил он насмешливо.
– И не надейся! – задиристо сказал Ванька. – Ты что, тоже здесь поселился? И давно?
– Думаю, секунд тридцать назад, – заверил его Глеб.
– И надолго?
– Пока не закончу одно дело, – таинственно ответил Бейбарсов.
Ванька не стал спрашивать, что за дело. Он и так чувствовал, что «одно дело» – это он сам. Оставалось только уточнить, в какой мере некромаг собирается его «закончить».
Ванька и сам до конца не понимал почему, но он действительно не боялся. Несмотря на то что магические возможности их были несопоставимы, он ощущал, что существует сила, гораздо более могущественная, чем мрак. Сила, которая охраняет его и не позволит некромагу ни посягнуть на его жизнь, ни разлучить с Таней, если, конечно, он сам не отступится, не пойдет на попятный и не предаст в сердце того, что ему дорого.
– Как ты меня нашел? – спросил Ванька.
– Зеркало Тантала… – небрежно пояснил Глеб. – Я знаю, где ты в любую секунду дня и ночи. Я могу даже посмотреть твоими глазами, если закрою свои.
– А я вот нет, – сказал Ванька.
– Что, серьезно? – удивился Глеб. – Мне казалось, зеркало наделяет этим даром обоих. Странно.
– Да, странно, – согласился Ванька. – Магщество тебя еще ищет?
– Изредка. Либо когда я очень нарываюсь, либо когда кому-то из охотников хочется личного экстрима, – последовал неопределенный ответ.
Ванька открыл номер карточкой и вошел, зацепив дверь пылесосом. Бейбарсов, не дожидаясь приглашения, проследовал за ним. В комнате он сразу метнулся к окну и задернул шторы, хотя в комнате и так было темновато.
Ванька не стал спрашивать зачем. Он и без того понимал, что Глеб скрывается. Вот только кто, интересно, увидит его на высоте пятого этажа да еще в номере, выходящем окнами на пристань, где до весны вмерзли в лед красные ракеты, идущие на Кижи?
Существовало и нечто иное, чему Ванька не мог найти объяснение. Он смотрел на белое лицо Бейбарсова и ему чудилось, что Глеб упорно поворачивается к нему только левой стороной. Правую же таинственно прячет, стараясь, чтобы на нее не упал свет от окна.
Ванька скинул деревянную от мороза куртку и повесил ее на батарею.
– Что, тяжелые времена? – поинтересовался Бейбарсов, наблюдая, как Ванька ломает смерзшиеся шнурки на ботинках, прежде чем развязать их.
Ванька не ответил, позволив дурацкому вопросу повиснуть в воздухе и вернуться к самому Бейбарсову. Дурацкие вопросы существуют не для ответов, но исключительно для повышения внутреннего рейтинга тех, кто их задает.
– Ну? Молчание – знак согласия? – уточнил Глеб.
– Или игнорирования, – предложил другую версию Ванька.
Он поочередно избавился от ботинок и теперь разглядывал носки. Снег пролез в голенища, и по носкам сверху вниз расползалась влага. У Ваньки была походная привычка стирать и сушить носки искрами, не снимая их. Небольшое облако пара и на тебе вновь свежие, чистые и сухие носки. Гораздо проще, чем прыгать у крана, засовывая внутрь носка мыло, тереть, доставать мыло с приставшими к нему нитками, а затем вешать мокрые, точно дохлые, носки на батарею.
Решив, что церемониться с Бейбарсовым не имеет смысла, Ванька высушил носки искрами и с вызовом подул на кольцо. Облако пара поднялось и растаяло.
– Страдаешь от избытка внутренней культуры? – поморщившись, спросил Бейбарсов.
Ванька подумал, что он мог бы и не морщиться. Запах был вполне нейтральным, да и брезгливость некромагов, которых еще в раннем детстве заставляют зубами сдирать кожу с дохлых котят, не следует преувеличивать.
Не обращая на Бейбарсова внимания, Ванька подошел к окну, открыл его и свистнул, подзывая рюкзак. Минуту спустя серый, раздувшийся от вещей рюкзак тяжело перевалился через подоконник. Он был покрыт изморозью. Ремни обледенели. Тащить его с собой в гостиницу Ванька не решился. С такими рюкзаками не пускают и на три вокзала в Москве.