А глубокой ночью за мной пришли.
Это было невозможно — практически невозможно. Никто не смел входить в спальню Правителя кроме него или слуг, когда его или меня там не было; а тут сразу несколько Высших демонов, которых я даже не сразу почувствовала. В первое мгновение я просто испугалась — от неожиданности — потом испугалась, что проспала переворот, и с моим демоном что — то случилось. Я попыталась достучаться до него, но только и поняла, что он жив, ничего больше. Потом разглядела среди пришедших Второго Советника, который, поджав губы, рыкнул непонятный приказ своим стражам и те начали выпутывать меня из одеял. В его эмоциях не было торжества или желания навредить; там была только мрачная решимость и потребность выполнить приказ.
Приказ Правителя.
Что происходит? Я была так ошеломлена, что покорно, даже не пытаясь одеться, проследовала за ними порталом в нижнюю часть дворца, в которой никогда не бывала. Мы прошли несколько пустых камер и зашли в большое помещение, ярко освещенное факелами, наполненное разнообразными приспособлениями, о назначении которых я тут же догадалась.
Пыточная.
Ожидающий нас низший демон — палач — схватил меня за запястья и приковал кандалами к одной из цепей, закрепленных на потолке, так, что мои руки пребольно выгнулись, а я вытянулась в полувисячем состоянии, полностью открытая для любых взоров и действий. Сопровождающие ушли, так и не сказав мне ни слова, а палач со всей силы ударил меня по лицу: в этом не было какой-то демонстрации или ненависти, он просто устанавливал контакт с моим телом.
Я, наконец-то, начала соображать. Меня решили пытать и убить; за что я не знала. Было страшно и неудобно, висеть вот так, не понимая, что происходит, да еще и следствие неведомой болезни, отступившей, но до конца не прошедшей, вынуждали меня трястись, как в лихорадке. В моем теле у меня было мало шансов продержаться. Я обернулась, благо, кандалы позволяли, и погрузилась в боевой транс. Нет, драться было бесполезно, любое неповиновение только вынудит демонов закрепить меня посильнее, но благодаря трансу у меня усилится регенерация, да и боль будет чувствоваться меньше — я уже, если можно так выразиться, чувствовала себя почти здоровой. Может, это и было глупо — продлять мучения — может, стоило просто отдать на растерзание тело полуэльфы и умереть быстрее. Но я хотела выяснить, что же происходит и за что я наказана. Что должно было случиться такого, чтобы мужчина, подаривший мне самое большое наслаждение в жизни, мужчина, заботливо помогающий мне стать сильнее, мужчина, который беспокоился за меня, вдруг отправил меня на смерть? У палача было спрашивать бесполезно — тот только зыркнул из — под насупленных бровей и показал обрезанный язык. В его голове не было ничего, кроме мрачной сосредоточенности. Но я ждала. Обязательно придет тот, кто, даже если не ответит на мои вопросы, то хотя бы задаст свои.
Палач раскладывал инструменты, любовно водя по ним на удивление длинными, тонкими пальцами. Я содрогнулась. Не так себе я представляла продолжение своего романа. И ведь никто не спасет меня. Единственный, кого я могла бы позвать, благодаря печати, был Тараэр. Он не был вправе забрать меня живой отсюда. Зато мог бы забрать мертвой. Я не хотела сгинуть молча — вряд ли Правитель озадачится затем рассылкой писем с соболезнованиями.
Палач достал какой-то особенно тонкий и плоский ножик, полюбовался на него и, подойдя ко мне вплотную, быстро сделал длинный, глубокий разрез. Хлынула кровь, меня окатило болью, несмотря на боевой транс, но это было даже на руку — на волне этой боли я смогла задействовать печать сухра.
Низший демон внимательно смотрел, как быстро останавливается кровь и сходятся края — видимо, изучал, какая глубина не даст мне умереть быстро, но, в то же время, будет достаточна, чтобы свести меня с ума. Открылась дверь и зашел Беловолосый. Он окинул взглядом комнату, с любопытством и долей восхищения посмотрел на меня — ну да, в боевой ипостаси видит меня впервые — и уселся в кресло, предназначенное для допрашивающего. В том состоянии паники, что я находилась, мне было сложно отследить его эмоции, но он не слишком закрывался. Неудовольствие и смущение.