Поляки, не знавшие русского, должны были верить на слово Михалу Бармуту, который на страницах учебного пособия для преподавателей русского языка писал, что такие произведения Гоголя, как “Тарас Бульба” или “Страшная месть”, в эпоху после разделов Польши могли оскорблять патриотические и религиозные чувства поляков: “По существу эти произведения были антишляхетскими, а не антипольскими. Но как можно было это разделить в эпоху обострявшейся русофобии и боли от причиненного зла?” Добавим, что при поверхностном чтении “Тарас Бульба” может производить такое впечатление. Если же мы вчитаемся как следует, то отыщем в повести сцены, где поляки выглядят храбрыми, ловкими и умелыми воинами, как, к примеру, брат красавицы-полячки, “молодой полковник, живая, горячая кровь”. Гоголь признаёт, что козаки бывали не менее бесчеловечны, чем их противники, и упоминает, что “напрасно [польский] король и многие рыцари, просветленные умом и душой”, противостояли польским жестокостям.
Отсутствие польского перевода “Тараса Бульбы” выглядит особенно странным на фоне той популярности, которой эта повесть стала пользоваться в Советском Союзе начиная с 1930 х. Значительно раньше, в оперном сезоне 1924/1925 гг., она появилась на харьковской сцене. Автором оперы был Николай Лысенко (1842-1912), один из самых видных украинских композиторов XIX века. Работу над “Тарасом Бульбой” Лысенко закончил еще в 1890 г., но по невыясненным причинам к постановке оперы стараний не приложил. Либретто, полное антипольской настроенности, написал Михаил Старицкий, в составлении его окончательной редакции принял участие поэт Максим Рыльский – заметим, польского происхождения. Забегая вперед, добавим, что он же потом написал и пьесу “Тарас Бульба”, поставленную в 1952 г. к столетию со дня смерти Гоголя.
В первое время после большевистской революции происходил отход от былых, пропитанных национализмом суждений и предубеждений. Это нашло отражение как в книге Василия Гиппиуса о Гоголе (1924), так и в написанной самим Максимом Горьким истории русской литературы. Горький отметил в “Тарасе Бульбе” многочисленные анахронизмы, отсутствие реализма, гиперболизацию героев, которые в схватках с поляками чересчур сильны и победоносны.
На рубеже 1939-1940 гг. в оккупированном (Красной армией. – Пер.) Львове шла драма Александра Корнейчука “Богдан Хмельницкий” (в исполнении театральной труппы из Житомира). Украинским зрителям, должно быть, особенно нравилась сцена, в которой актеры с жаром и пылом рвали в клочья польское знамя с орлом…
Корнейчук написал и сценарий фильма “Богдан Хмельницкий”, прошедшего в 1941 г. по экранам Советского Союза в его тогдашних границах, стало быть, и в кинотеатрах Белостока, Вильнюса, Львова. Начинался фильм сценой, в которой “польские паны” истязали козаков, а те сносили пытки мужественно и кляли своих мучителей. Утонченная жестокость поляков в фильме показана не раз, экран просто захлестывала кровь невинных жертв. Но не только этим картина напоминала “Тараса Бульбу”. В фильме, как и в повести Гоголя, не было положительных образов поляков. Особенно отвратительна была польская жена казацкого гетмана Елена. И на этот раз авторы не отказали себе в удовольствии показать, как победивший Хмельницкий топчет польские знамена с орлами. Понятно, что этот фильм, снятый режиссером Игорем Савченко, так никогда и не вышел на экраны ПНР, как, впрочем, и другие антипольские кинокартины, снятые между подписанием советско-германского договора о ненападении и нашествием Третьего Рейха на СССР, – назовем хотя бы “Ветер с востока” Абрама Роома.
Победа националистического течения в советской историографии, но в еще большей степени агрессия СССР против Польши, увенчавшаяся аннексией ее восточных земель, привели к тому, что критические суждения Гиппиуса и Горького были обречены на забвение. Торжественное празднование трехсотлетия Переяславской Рады (1954) сопровождалось несметным множеством публикаций, восхвалявших положительные результаты воссоединения Украины с Россией “навеки”. Советские литературоведы принялись восхищаться художественными достоинствами второй редакции “Тараса Бульбы”. Повесть якобы значительно выиграла от внесенных в нее автором изменений и дополнений. В 1963 г. Н.Л.Степанов одобрительно отмечал, что именно благодаря им Тарас Бульба из козака, склонного к буйству и скандалам, превратился в сознательного и несгибаемого борца за независимость Украины. После долгого перерыва повесть вновь включили в школьное чтение, что привело к постоянным ее переизданиям, разумеется, большими тиражами. И в этом отношении советская школа продолжила традиции царской.
Решающую роль тут, несомненно, сыграло то, с какой настойчивостью Гоголь подчеркивал, что козаки воевали с польской шляхтой ради защиты Русской земли. Тут уж можно было и не обращать внимания на то, что писатель полностью разделяет веру запорожцев в приход “доброго царя” и часто повторяет, что они посвятили себя защите “святой православной веры” от экспансии католичества, которое желала навязать козакам польская шляхта, вдохновляемая иезуитами. Когда в беседах со своими коллегами, украинскими историками, я выразил опасение, что повесть Гоголя формирует у читателя чересчур отрицательный и односторонний образ поляка, я услышал в ответ, что к ней следует относиться как к приключенческому роману: школьники воспринимают ее примерно так же, как “Трех мушкетеров”. Должно быть, аналогично следует и украинским зрителям воспринимать оперу “Тарас Бульба”, которой и по сей день открывается каждый оперный сезон в Киеве.
Фильмы, снятые по “Тарасу Бульбе”, можно смотреть как экзотическую сказку, точно так же, как многократно экранизированный “Царский курьер” по роману Жюля Верна “Мишель Строгофф” (его то и дело повторяет наше телевидение). Однако “Тарас Бульба” в известной мере влияет на формирование образа жестокого шляхтича-поляка, который некогда так охотно и безжалостно преследовал благородных и рыцарственных козаков. А предисловия и комментарии, сопровождающие многие переводы повести, именно в этом духе читателя и настраивают. Об этом свидетельствуют, скажем, переводы “Тараса Бульбы” на итальянский язык. Только в 1954-1989 гг. в Италии появилось 19 изданий повести (обычно вместе с другими произведениями Гоголя). С 1990 г. и до настоящего времени вышло еще шесть изданий, а вдобавок в 1996 г. “Тараса Бульбу” выпустили в форме комикса как приложение к журналу для детей “Джорналино”.
Повесть Гоголя переведена чуть ли не на все европейские языки, включая албанский, сербско-хорватский и фламандский. Переведена она и на украинский (переводчик – Микола Садовский) и белорусский языки, но, кажется, эти два перевода публиковались только в межвоенной Польше.
Дождался “Тарас Бульба” и перевода на арабский, китайский, корейский, персидский и японский языки, а также на идиш (на идише повесть издана в Польше до войны).
Обширная библиография переводов “Тараса Бульба” (доведенная до 1963 г.) в разделе “польский язык” сообщает, что после издания 1850 г. вышел еще один перевод в томе избранных произведений Гоголя (Варшава, “Чительник”, 1956). Но это не так: источник ошибки, по всей видимости, в том, что за основу польского издания взяли российский том избранного, а варшавская цензура в последний момент “Тараса Бульбу” выбросила. Перевела эту повесть Мария Лесневская. Перевод, говорят, был очень хорош, но, к сожалению, машинопись после смерти переводчицы пропала.
Запрет на публикацию “Тараса Бульбы” по-польски отражал главный принцип, определявший всю цензурную политику ПНР: согласно этому принципу, нельзя было издавать сочинения, способные нанести ущерб “вековым традициям” польско-русской дружбы. Руководствуясь этим, не разрешали, скажем, перевести на польский язык известный роман Михаила Загоскина “Юрий Милославский, или Русские в 1612 году” (1829), часто переиздававшийся у наших восточных соседей. Отметим, что, живописуя польскую шляхту, Гоголь обращался к этому роману.
Уже в ПНР жертвой цензуры в вышедших томах “Дневников” Стефана Жеромского оказались все его отрицательные оценки России, русских, русской культуры и русского характера. С этой точки зрения, цензура ПНР следовала традициям царской цензуры, которая, к примеру, не позволяла переводить на польский язык цикл юмористических повестей Лейкина (1841-1906), где высмеивалась купеческая супружеская пара из Москвы, путешествовавшая по Европе. Запрет мотивировали опасением, что они вызовут издевательское отношение поляков, утверждая их во мнении о темноте и варварстве русских. Забота о добром имени русских простиралась так далеко, что в 1884 г. наряду со многими другими книгами было велено изъять из варшавских библиотек и публичных читален, а также книжных собраний, принадлежавших различным обществам и клубам, все книги Лейкина. И в ПНР ни одна из книг этого автора, так часто издававшегося в Польше между двумя войнами, тоже не печаталась.