Он теперь очень походил на гориллу: весь густо оброс волосами, последние клочки былой одежды давно истлели на нём. Теперь он ел сырое, сочащееся кровью мясо, которое ему приносил Тарзан, а в первое время он боялся к нему прикоснуться.
Тарзан ухаживал за больным другом, удвоил свои заботы о нём и внимание, но матрос не поправлялся. Однажды, придя в обычный час, Тарзан не нашёл его на дереве. В его отсутствие матрос слез и куда-то скрылся.
Тонкое чутьё Тарзана и спешно произведённые поиски не оставили места сомнениям: безумец углубился в джунгли и пал жертвой львицы, следы которой Тарзан обнаружил у кустов, где застряло несколько прядей волос, которые могли принадлежать только Бингсу.
Горе Тарзана, потерявшего лучшего друга, не знало границ. В отчаянии он устроил в следующую же ночь кровавые поминки по своему другу. Несколько молодых львов и леопардов вышли в эту ночь на последнюю свою охоту, и злобно торжествующий победный вопль Тарзана не раз прорывал мрак и тишь беспредельных джунглей.
Лишившись учителя, Тарзан продолжил своё образование, по-прежнему посещая хижину и копаясь в иллюстрированных книгах. Теперь, когда он умел читать и писать – печатными буквами, – это было совсем лёгкое дело, хотя очень и очень многое продолжало оставаться для него непонятным. Отвлечённые предметы никак не укладывались в его мозге, Бингс, знавший только грамоту, но не получивший почти никакого образования, сам был очень слаб насчёт абстрактных понятий. До своего последнего приступа безумия он успел только немного обучить Тарзана элементарному счёту. Но звуковую человеческую речь, лишившись собеседника, юноша очень скоро и основательно забыл.
Однажды в одном из ящиков стола, который до того времени ему никак не удавалось открыть, он нашел несколько карандашей. Случайно проведя концом одного из них по столу, он с восхищением увидел, что карандаш оставляет за собой черный след.
Тарзан так усердно занялся этой новой игрушкой, что поверхность стола очень скоро покрылась линиями, зигзагами и кривыми петлями, а кончик карандаша стерся до дерева. Тогда Тарзан принялся за новый карандаш. Но на этот раз он уже имел в виду определенную цель.
Ему пришло в голову вновь изобразить некоторые из маленьких козявок, которые ползали на страницах его книг.
Это было трудное дело, прежде всего уже потому, что он держал карандаш так, как привык держать рукоять кинжала, что далеко не способствовало облегчению письма или разборчивости написанного.
Однако, Тарзан не бросил своей затеи. Он занимался письмом всякий раз, когда приходил в хижину, и в конце концов практический опыт указал ему такое положение карандаша, при котором ему легче было направлять и водить его. И тогда он получил возможность воспроизвести некоторые из маленьких козявок.
Таким путем он стал писать.
Срисовывая козявок, он научился и другой вещи – их числу. И хотя он не мог считать в нашем смысле этого слова, он все же имел представление о количестве, в основе которого лежало число пальцев на одной руке.
Роясь в разных книгах, Тарзан убедился в том, что ему теперь известны все породы козявок, появляющихся в разных комбинациях. Он тогда без труда расположил их в должном порядке. Ему было легко это сделать, потому что он часто перелистывал занимательный иллюстрированный букварь.
Его образование, таким образом, шло вперед. Но самые важные познания он приобрел в неистощимой сокровищнице громадного иллюстрированного словаря. Даже после того, как он понял смысл козявок, он продолжал гораздо больше учиться по картинкам, чем с помощью чтения.
После того, как он открыл расположение букв в алфавитном порядке, он с наслаждением искал и находил знакомые ему комбинации. Слова, сопровождавшие их, и их определения увлекали его все дальше и дальше в громадную область знания.
К семнадцати годам Тарзан научился читать детский букварь и вполне понял удивительное значение маленьких козявок.
Он был ч-е-л-о-в-е-к, а они о-б-е-з-ь-я-н-ы. Маленькие же обезьяны, скачущие по верхушкам деревьев, были м-а-р-т-ы-ш-к-и. Тарзан узнал также, что старая Сабор л-ь-в-и-ц-а, Хиста з-м-е-я, а Тантор с-л-о-н.
С того времени его успехи шли очень быстро. С помощью большого словаря и упорной работы здорового разума, Тарзан, унаследовавший способность к мышлению, свойственную высокой расе, часто догадывался о многом, чего в действительности не мог понять, и почти всегда его догадки были близки к истине.
В его учении случались большие перерывы, так как племя иногда далеко уходило от хижины, но, даже вдали от книг, его живой ум продолжал работать над этими таинственными и увлекательными вопросами.
Куски коры, плоские листья и даже гладкие участки земли служили Тарзану тетрадями, в которых он выцарапывал острием своего охотничьего ножа новые уроки.
Но в то время, как он следовал своей склонности к умственному труду, он не пренебрегал и суровыми жизненными знаниями.
Он упражнялся с веревкой и играл со своим охотничьим. ножом, который научился точить о плоские камни.
Племя окрепло и увеличилось со времени, когда поступил в него Тарзан.
Под предводительством Керчака ему удалось изгнать другие племена из своей части джунглей, так что у племени была теперь в изобилии пища и почти не приходилось терпеть от дерзких набегов соседей.
И потому, когда молодые самцы вырастали, они находили более удобным для себя брать жен из собственного племени, а если и брали в плен чужих самок, то приводили их к Керчаку, предпочитая подчиниться ему и жить с ним в дружбе, чем устраиваться самостоятельно.
Изредка какой-нибудь самец, более свирепый, чем его товарищи, пытался оспаривать власть у Керчака, но еще никому не удалось одолеть эту свирепую и жестокую обезьяну.
Тарзан находился в племени на особом положении. Хотя обезьяны и считали его своим, но Тарзан слишком заметно от них отличался, чтобы не быть одиноким в их обществе. Старшие самцы уклонялись от сношений с ним и либо не обращали на него внимания, либо относились к нему с такой непримиримой ненавистью, что если бы не изумительная ловкость мальчика и не защита могучей Калы, которая оберегала его со всем пылом материнской любви, – он был бы убит еще в раннем возрасте.
Самым свирепым и постоянным его врагом был Тублат. Но когда Тарзану минуло около тринадцати лет, преследования его врагов внезапно прекратились, его оставили в покое и даже стали питать к нему род уважения. Тарзан мог наконец рассчитывать на спокойную совместную жизнь с племенем Керчака, за исключением тех случаев, когда на кого-нибудь из самцов нападал припадок безумного неистовства, которыми страдают в джунглях самцы диких зверей. Но тогда никто из обезьян не был в безопасности.
Виновником этого счастливого для Тарзана поворота был никто иной, как тот же Тублат.
Произошло это событие следующим образом. Однажды, все племя Керчака собралось в маленьком естественном амфитеатре, лежащем среди невысоких холмов, на широкой и чистой поляне, свободной от колючих трав и ползучих растений.
Площадка была почти круглой. Со всех сторон амфитеатр замыкали мощные гиганты девственного леса; их огромные стволы были сплетены такой сплошной; стеной кустарника, что доступ на маленькую гладкую арену был возможен лишь по ветвям деревьев. Здесь, в безопасности от какого-либо вторжения, устраивало свои собрания племя Керчака. В середине амфитеатра возвышался один из тех страшных земляных барабанов, из которых антропоиды извлекают адскую музыку при совершении своих обрядов. Из глубины джунглей глухие удары их иногда доносятся до человеческого слуха, но никто из людей, никогда не присутствовал на этих ужасных празднествах. Многим путешественникам удалось видеть эти диковинные барабаны обезьян. Иные из них слышали даже грохот свирепого, буйного разгула громадных человекообразных, этих первых властителей джунглей. Но Тарзан, лорд Грейсток, был несомненно первым человеческим существом, которое когда-либо само участвовало в опьяняющем разгуле Дум-Дум.